Фото отсюда
Хореограф был чрезвычайно одарен. Стал любимчиком Иосифа Сталина. И перескочил предел в 100 лет.
В числе русских знаменитостей, удачно перешагивавших 100-летний предел, — танцовщица Марина Семенова, актеры Николай Анненков и Владимир Зельдин, певица Изабелла Юрьева, живописец Борис Ефимов, физик Исаак Халатников. В том же перечне — хореограф, управляющий Ансамбля народного танца Игорь Моисеев.
Но, опосля того, как российские Мафусаилы достигали трехзначной числа, их организм начинал давать сбои. И скоро останавливался. Люди будто бы утомлялись жить. И лишь Ефимов опосля священной сотки «не успокоился». И прожил еще семь лет.
Наинтереснейшим человеком был Борис Ефимович (создатель этих строк имел честь бывать у него дома в Москве на набережной Шевченко). Но разговор пойдет о именитом балетмейстере Моисееве, со денька рождения которого исполнилось 115 лет.
Поразительно, но Игорь Александрович ощущал, сколько проживет. Вдова Моисеева, Ира Алексеевна, говорила: «На 90-летнем юбилее его спросили: «Можно придти к Для вас на 95-летие?». Он засмеялся: «Всех приглашаю на столетие». Когда исполнилось 100, Лена Щербакова, сегодняшний художественный управляющий ансамбля, задала вопросец: «105 будем отмечать?» Моисеев дал ответ: «Нет, милая, я утомился, еще годик, может, чуток больше…». Так и вышло – он прожил еще год и девять месяцев…»
Моисеев практически не изменялся с возрастом. Почти во всем поэтому, что при большущих отягощениях вел четкую, стабильную жизнь. По свидетельству Иры Алексеевны, каждое утро делал гимнастику, не пил, не курил: «Не ел на ночь и меня отучил. В 6 часов — чай с булочкой и все. Игорь Александрович считал, что у него расположенность к полноте, потому порции постоянно были маленькими. Изредка употреблял мясо, хотя от жареных пирожков с мясом отрешиться не мог. Его меню — рыба, птица, гречка, французский сыр и овощи. Из возлюбленных — баклажаны, шпинат, юный картофель. Пил много чая. Кофе — лишь с молоком и лишь деньком, а не днем…».
Его жизнь была сложной, интенсивной, до краев заполненной событиями. Моисеев постоянно был в работе, репетиции, постановки, поиски уникальных решений заполняли все его время. Полтора 10-ка лет он ощущал на для себя пристальное внимание Сталина.
К счастью, вождь полюбил ансамбль, пристально относился к артистам и высоко ценил художественного управляющего. Но сталинская милость могла в один момент обернуться немилостью. Ведь Вождь был капризным, непостоянным – сейчас улыбается в усы, нажимает руку человеку, а завтра дает приказ о его аресте…
К счастью, над головой Моисеева никогда не сгущались тучи. Он повсевременно чувствовал доброжелательность вождя. Но поначалу он познакомился с остальным принципиальным лицом — наркомом просвещения Анатолием Луначарским. Тот защитил Моисеева, когда его уволили из Огромного театра. Он начинал как танцор и подавал огромные надежды. Но ввязался в театральные распри и пострадал.
Луначарский не только лишь посодействовал Моисееву возвратиться в Большенный, да и приблизил к для себя. Приглашал домой, где по четвергам собиралась русская творческая элита. Нарком, к слову, оказался провидцем. Когда Моисеев в первый раз переступил порог его дома, он, представляя артиста гостям, объявил: «Этому юному человеку я предсказываю огромное будущее…».
Моисеев плясал со известной танцовщицей Екатериной Гельцер. Правда, не совершенно безуспешно. Например, в «Вакханалии» Сен-Санса случилась и впрямь вакханалия. Танцор схватил полную приму, понадеявшись на свои прочные мускулы, стал кружить, не высчитал сил… Со звездой на руках Моисеев по инерции забежал в черные кулисы и ударился о стенку:
«У меня было воспоминание, что я Гельцер если не убил, то уж буквально покалечил. Чувствую себя страшно виновным, начинаем мы ее обдувать, положили на диванчик, она чуть-чуть полежала, позже открывает один глаз и гласит: «О этом никому ни слова…»
Но, в Большенном театре Моисееву не дали развернуться — ни в качестве танцора, ни в амплуа режиссера. Он поставил несколько спектаклей, в том числе, необыкновенный, под заглавием «Футболист», на музыку Виктора Оранского. Участник того действа, балетмейстер Асаф Месерер вспоминал:
«В 1930 году Игорь Моисеев поставил балет «Футболист» на музыку Виктора Оранского. Действие происходило в закрывающемся моссельпромовском магазине. Декорации изображали этажи универмага. Героями балета были Футболист, Подметальщица улиц в красноватой косынке, другими словами настоящие бытовые персонажи, также «нэпманские» Модник и Дама. У Игоря Моисеева было много успешных мест в балете, но в целом он не вышел и скоро был снят с репертуара…»
Моисеев ушел из Огромного с сожалением, но его грела надежда – сделать свой коллектив. Но не балетный, а танцевальный. И – о, счастье! – мысль Моисеева пришлась по вкусу Председателю Совета народных комиссаров СССР Вячеславу Молотову. На письме танцора с просьбой разрешить сделать Ансамбль танцев народов мира он начертал резолюцию: «Предложение не плохое. Поручить создателю его воплотить».
Моисеев полностью употреблял собственный шанс. Он был в блестящей форме: вдохновенно плясал, повсевременно исторгал идеи. И стремительно захватил авторитет.
О ансамбле Моисеева прослышал Сталин. Заглянул на выступление раз, иной — зрелище ему понравилось. Вообщем, по другому и быть не могло, так как вождь хорошо разбирался в музыкальном искусстве. А то, то он узрел и услышал, было оригинально и профессионально. Такового не было нигде в Рф. Ну и в мире тоже.
«Я не вижу наиболее торжественного, жизнерадостного вида искусства, чем народный танец, — гласил Моисеев. — Он румянит щеки, зажигает кровь мышечной радостью. У народного танца нет служебного хореографа, он рождается из окружающей среды. Мы не собиратели танца и не накалываем их, как бабочек, на булавку. Мы подходим к народному танцу как к материалу для творчества, не скрывая собственного авторства».
Моисеев сделал собственный радостный ансамбль, когда в стране было совершенно не забавно – в 1937 году. Но старался гнать от себя тревожные мысли. И самого Моисеева судьба хранила. Вообщем, его судьбой был Сталин…
Управляющего ансамбля стали приглашать на кремлевские банкеты. Это было не только лишь почетно. У Сталина, который расслаблялся опосля нескольких бокалов неплохого вина и отменной закуски, можно было просить, что угодно. Он был могущественнее российских царей, его приказы мгновенно исполнялись.
«Как-то за несколько месяцев до войны в Кремле проходил очередной банкет, — вспоминал Моисеев. — Сидя за столом, я ощутил, что кто-то положил мне на плечо руку. Все застыли.
— Ну, как дела?
За моей спиной стоял Сталин. По юности либо по неведению я не испытал в тот момент ужаса, но трепет, естественно, ощутил.
— Плохо, Иосиф Виссарионович, дела.
— А почему плохо?
— Нет помещения. К примеру, «Подмосковную лирику» я ставил на лестничной площадке.
Сталин нахмурился, сделал жест рукою — и как из-под земли перед ним вырос Щербаков, прошлый тогда первым секретарем МК партии. Сталин, указывая на меня, произнес ему:
— У их нет помещения. Нужно отыскать. Завтра доложишь.
Оборотился и ушел…»
На последующий денек Моисееву предложили хоть какое пространство в Москве. Управляющий ансамбля избрал пространство на площади Маяковского, где велась реконструкция бывшего театра Зимина. Там выстроили концертный зал имени Чайковского.
Когда комиссия пришла принимать помещение опосля ремонта и увидела огромные окна в пол, один из приемщиков возмутился: «Немедля заделать окна! Танцоры Моисеева во время репетиций могут увлечься и вылететь на улицу».
Очевидно, окна заделали. Позже выяснилось, что помещение предназначалось для хора имени Пятницкого. Они прыгать и скакать не собирались…
Жизнь хореографа сложилась счастливо. Не совершенно ясно, иногда появлялись трудности, но Моисеев их преодолевал. Но основное — ему не мешали, он творил, как желал и ставил, что желал. Не только лишь танцы, да и физкультурные парады на Красноватой площади. Это были помпезные спектакли – демонстрация мощи и силы Русского Союза. Грохотала музыка, шелестели знамена, мерцали загорелые, мощные тела парней и дам, мерцали их белозубые ухмылки. И расплескивалась окрест величавая мелодия: «Широка страна моя родная. / Много в ней лесов полей и рек! / Я иной таковой страны не понимаю, / Где так вольно дышит человек…».
Сталин глядел на парады с мавзолея, дымил трубкой, переговаривался с соратниками и достаточно улыбался. Понизу, на брусчатке Красноватой площади колыхалась масса, которая экзальтированно скандировала его имя…
Вождь был покровителем Моисеева и его хранителем. Он даже прощал нежелание хореографа вступать в коммунистическую партию. Другому это бы не сошло с рук, но сокрытый демарш Моисеева Сталин считал шалостью.
Он подозревал – и не без оснований, что Моисеев не очень любит Советскую власть. Так и было – папой хореографа был юрист дворянского происхождения, мамой – модистка, полуфранцуженка- полурумынка. Она держала мастерскую, в какой шили ошеломительные дамские наряды. Семья жила в достатке, но опосля 1917 года ее благополучие упало…
Но Сталин закрывал глаза на происхождение Моисеева. Основное, он служил большевикам, его ансамбль был сверкающей вывеской Страны Советов. Танцоры не только лишь восхищали зрителей в различных городках Союза, да и приводили в экстаз балованных иноземцев. Так было и при остальных русских правителях…
Ансамбль танца – сейчас он носит имя собственного основоположника и долголетнего управляющего — побывал в шестидесяти странах мира и всюду имел обезумевший фуррор. Одна из забугорных газет писала:
«Если концерты российского балета не принудят вас рукоплескать, бушевать, топать ногами от наслаждения, означает, вы не совершенно нормальны».
Вообщем, флегмантичных не находилось…
Все эти неисчислимые творческие победы были результатом упрямого труда, многочасовых, изнурительных репетиций. У Моисеева был жесткий, непоколебимый характер. Артисты не попросту его страшились, они трепетали перед ним. Но он был строг не только лишь к исполнителям, да и к себе. Вкупе с ними на репетициях Игорь Александрович плясал, демонстрировал нужные элементы – при этом, делал это даже в чрезвычайно приличном возрасте.
Моисеев обожал играться в шахматы. Благодаря игре, он очищал мозги, озарял мозг мыслями. За свою жизнь величавый хореограф сыграл бессчетное количество партий. Нередко находил уникальные ходы, выпутывался из непростых положений. И прокладывал путь к победе.
Так нередко бывало и в жизни.