Фото отсюда
1-ая часть здесь .
Я не буду разводить интригу относительно того, какое событие привело к изменению дела к образованию – просто поэтому, что не один раз о нем упоминал. Очевидно, идет речь о Величавой Пролетарской Революции, начавшейся в 1917 году. Так как конкретно она привела к переоценке необходимости получения познаний массами. В том смысле, что получившие субъектность – либо, даже, просто задумавшиеся о данной субъектности – «низшие слои» общества резко снизили способности внедрения «старенькых» стратегий конкурентноспособной борьбы.
А конкретно: приход социал-демократов к власти в большинстве европейских стран сделал неосуществимым нескончаемое понижение толики рабочих в добавочной цены. Это происходило и через установку мало допустимой зарплаты, и через ограничение очень вероятного рабочего времени (восьмичасовой рабочий денек), и через запрет использования детского труда (как труда самого дешевенького), и через введение «соц отчислений» государству. (Из которых хоть какая-то толика, но перепадала рабочим.) Ну, и т.д., и т.п. Все это, понятное дело, ограничивало понижение цены продукции – т.е., тот метод, которым ранее было принято биться за рынки.
Не считая того, резко возросшая субъектность рабочего класса – другими словами, понимание крайним того, что у него есть свои интересы, хорошие от интересов владельцев – оказалось проблемным и в «военном плане». Так как сейчас рабочих было надо интенсивно уговаривать, агитировать на то, чтоб они оказались готовыми участвовать в той либо другой военной авантюре. (Нужно ли гласить, что в послевоенное время, когда девизом поколения сделалось: «Never Again!», война не была в особенности пользующейся популярностью.) Фактически, потому даже фашистские страны – для коих брутальная политика является неотъемлемой частью жизни – обязаны были за ранее проводить массированную кампанию по одурачиванию населения. Так как по другому вынудить рабочих производить «Drang nach Osten», было бы неосуществимым. Да, конкретно так: несчастная «промывка мозгов» — которую обычно принято критиковать, как «расчеловечивающую» — в реальности была следствием конкретно положительного конфигурации мира. В каком любой человек начал думать: а необходимо ли ему роль в устраиваемых властью войнах. (В то время, как еще несколько десятилетий до того схожая идея «представителям масс» не могла даже придти в голову).
* * *
Потому у капиталистов осталась, по существу, лишь одна «законная» возможность для конкурентноспособной борьбы: увеличение технологичности производства. Очевидно, был еще обозначенный выше фашизм, но, во-1-х, его было надо еще установить – а это никак не попросту: в той же Германии для фашизации потребовалось порядка 10 лет. А, во-2-х, фашизм не являлся автоматическим решением всех заморочек: да, он дозволял вести брутальные войны. Но в этих войнах было надо к тому же суметь одолеть! Потому развитие научно-технического прогресса смотрелось наиболее презентабельно. Отсюда логично, что уже в 1920 годы все большие концерны начали интенсивно вовлекаться в НИОКР: закладывались растраты, создавались лаборатории, нанимались спецы, поддерживались научные учреждения. В то время, как еще в 1910 нормой было то, что ученые и изобретатели – сами по для себя, бизнесмены – сами по для себя.(Этот же Тесла обязан был ходить по «акулам бизнеса» и просить средства на свои работы).
И да: поддержка институтов, институтов и колледжей со стороны страны конкретно в это время стала нормой, закладываемой в бюджет. В то время, как в том же XIX веке чуток ли не главным методом существования науки была несчастная «помощь меценатов». На этом фоне логично, что популярность научной и технической деятельности пошла резко ввысь. В том смысле, что профессия инженера либо техника вдруг оказалась таковой же прибыльной, как и профессия адвоката либо нотариуса. (Ученые, правда, еще продолжали восприниматься как «чудаки с иной планетки» — в том плане, что доступность данного вида деятельности еще оставалась малой). Потому появился определенный спрос на исследование естественных и четких наук, что – в совокупы с обозначенной выше потребностью бизнеса в обученных кадрах – привело к росту числа высших и средних образовательных учреждений соответственного профиля. Наиболее того, появилась мысль введения исследования данных направлений и в школьное образование – хотя, понятное дело, происходило это с известным «скрипом». (См. те же «обезьяньи процессы», происходившие в 1920-30 годы в почти всех странах).
Очевидно, понятно, что – из-за половинчатости победы социал-демократии – данное положение в «интербеллуме» было довольно шатким. И что та же Величавая Депрессия – ставшая последствием данной самой половинчатости – смогла в существенно мере «обвалить» все те заслуги в данной области, которые были изготовлены до нее. (Правда, совсем возвратить мир в довоенное состояние и она не смогла). Потому в реальности данные конфигурации смогли «закрепиться» лишь опосля окончания 2-ой Мировой войны. Когда, во-1-х, был стопроцентно дискредитирован «фашистский путь» — другими словами, попытка «эмуляции» традиционного империализма через массированную пропагандистко-репрессивную «накачку». (Как уже не раз говорилось, фашистские режимы были белой копией «обычных» монархическо-аристократических стран дореволюционного периода). Ну, а во-2-х, стала тривиальной мощь СССР – по последней мере, в военно-политическом плане.
Опосля такого же, как наша страна в недлинные сроки не только лишь стопроцентно вернула экономику, да и обзавелась самыми современными видами вооружения, сделалось понятно, что и в экономическом, и научно-техническом плане социализм очень силен. Крайний же факт, во-1-х, еще более ограничил способности капиталистов к «традиционной» конкуренции – в том смысле, что вести агрессивные войны сделалось практически неосуществимым. (Корейский и, в особенности, Вьетнамский конфликты проявили это даже самым упорным). А о уменьшении толики рабочих в добавочной цены сделалось забавно даже гласить: ужас буржуазии перед вероятной революцией и переходу стран в «социалистический лагерь» дозволил им (рабочим) востребовать себе неописуемые до того способности. (Проявившиеся в разработке т.н. «страны всеобщего процветания» — сиречь, стопроцентно реализованной социал-демократической модели.) Ну, а во-2-х, поднял вопросец о научно-техническом соревновании с социалистическими странами. При этом, без перехода этого «соревнования» в реальное военное столкновение – как это обычно бывало в истории. (См. ту же «дредноутную гонку» 1910-1914 годов.)
* * *
Потому конкретно в послевоенное время была сотворена «та» система массово доступного образования, которую мы на данный момент считаем «обычной». И которая, по сути, выступает аномалией относительно «исторической нормы». Во-1-х, поэтому, что основывается на идее доступности познаний для значимого числа людей. (В то время, как фактически всю «классовую эру» познания были конкретно труднодоступными, при этом, это числилось конкретным благом). А, во-2-х, так как делает упор конкретно на «передачу познаний», тогда, как ранее наиболее принципиальным для данной системы выступали вопросцы социализации, «введения в собственный круг». В том смысле, что не только лишь рабочий – которого «учили», в главном, физической культуре и патриотизму, т.е., повиновению высшим и необходимости безоговорочного выполнения их приказов – «программировался» дореволюционной школой. Да и аристократ – формально изучающий римское право и латинский язык – главной целью собственного обучения имел конкретно приобретение соответственных моделей поведения. Ну, и связей, естественно. (А о римском праве и латинском языке аристократ забывал на 2-ой денек опосля сдачи экзаменов).
В противовес этому «послевоенное» образование сделало главным конкретно «передачу познаний». По последней мере, конкретно такое восприятие укрепилось в публичном сознании. (Что по сути было не совершенно правильно, но о этом нужно гласить позже.) Потому его развитие виделось конкретно в развитии обозначенной системы в плане расширения их (познаний) количества, и в плане роста эффективности данной передачи. Фактически, конкретно это осознание до сего времени остается принципиальным – прямо до того, что от школ и вузов требуют ни чего-нибудь, а соответствия их программ «действительности». (Мол, нужно отменять устаревшие предметы и вводить новейшие.) В то время, как в прошедшем никому даже в голову не приходило, что институт нужен для того, чтоб читать Плутарха в подлиннике, также то, что Плутарх не нужен в «обычной жизни». Так как все соображали, что даже если выпускник и работает этим же адвокатом, то никак не поэтому, что может цитировать старых создателей и различать jus publicum от jus privatum. (Но войти в круг адвокатов он может конкретно через исследование Античности).
Другими словами, снова стоит сказать, что – говоря о возникновении образования в современном смысле слова, т.е., о получении умений по изменению мира – стоит осознавать, что явление это очень юное, берущее свое начало в 1920 годах, если не в 1950. И в этом плане очень отличающееся от того, чем было образование ранее времени. Но сразу стоит указать и на то, что мир, основанный на этом образовании, так же значительно различается от того, что было ранее. В том смысле, что ориентация на технологическое приемущество, как на единственно результативную стратегию в конкурентноспособной борьбе, весьма очень изменило весьма почти все отрасли бытия. Но о этом, а равно – и о том, что все-таки происходит на данный момент – будет сказано уже в последующем посте.