В прошедших постах (1, 2 , 3 ) – посвященных происходящему в истинное время росту популярности т.н. «зеленоватых технологий» — было обозначено, что, в значимой мере, соединено это с явлением, обозначенным, как «образовательная трагедия». И хотя там же было коротко обозначено, в чем именно эта «трагедия» состоит, но есть смысл побеседовать о данном явлении поподробнее. (Хотя я уже не раз затрагивал данный процесс.) И начать здесь нужно с, наверняка, самой главной индивидуальности «образовательной катастрофы»: того, что она имеет отношение не только лишь к образованию. А поточнее – образование как таковое и происходящие в нем процессы занимают в рассматриваемом явлении никак не 1-ое пространство, хотя, естественно, так же пространство достаточно принципиальное.
И для того, чтоб это осознать, нужно создать некий экскурс в историю. Для того, чтоб узреть: что все-таки реально вышло с образованием в прошедшем веке, и как это обусловило развитие современной цивилизации. К слову, для почти всех сам факт, что в прошедшем веке с образованием «чего-то вышло», окажется нежданным: они убеждены, что приблизительно то же самое, что и на данный момент, было и в прошедшем. Наиболее того – существует большое количество тех, кто уверен, что ранее было лучше, что дореволюционные гимназии и институты выпускали каких-либо там неповторимо образованных людей, способных гласить на 2-ух мертвых и 4 {живых} языках. Правда, неясно, для чего необходимо это умение – в том смысле, что для чего столько переводчиков? Вообщем, в реальности образование в гимназиях было наиболее чем средним, и хватало его только на то, чтоб заниматься делопроизводством в бессчетных муниципальных учреждениях – для чего же, фактически, все это и предназначалось.
Тем не наименее, не стоит забывать, что до 1920 годов единственно легкодоступным образованием для масс было образование изначальное. Которое тогда ограничивалось познанием чтения и письма, также – «идейной накачкой» в виде религиозных догм и «патриотической» версии истории. Ну, еще физическая культура (гимнастика) – для того, чтоб ко времени военной службы более-менее на физическом уровне развитыми были. Все таки остальное – не принципиально: проф способности можно получить на заводе, а из осознания мира довольно лишь, чтоб верили поставленным сверху властителям. И ведь речь здесь идет даже не о Русской Империи с ее церковно-приходскими школами, а о «культурной» Европе!
* * *
Что все-таки касается образования высшего, то оно было, во-1-х, очень редчайшим: скажем, в той же Германии – обычно считающейся государством «ученой» — количество студентов вузов на 1900 год составляло порядка 30 тыс. человек. На 54 млн. человек. А, во-2-х, это самое высшее образование было, в главном, гуманитарным: скажем, в той же Германии из приведенных 30 тыс. студентов «эталона 1900 года» технические специальности изучало… не наиболее 5 тыс. человек. Другие обучались на различного рода адвокатов, правоведов и госчиновников, призванных утверждать приемущество «владельцев» друг перед другом, и перед всеми остальными. (Были, естественно, еще докторы и институтские педагоги, но их насчитывалось еще меньше, чем инженеров.)
А ведь это Германия конца XIX начала ХХ столетия – т.е., правительство, более интенсивно развивающееся посреди всех других государств. В том числе, и в производственном плане. И по образованию в то время числилась более передовой, а уж по образованию техническому – тем наиболее. (Российские инженеры и ученые-естественники конкретно в Германию ездили для доборной подготовки.) Ну, и «прусского школьного учителя», который одолел в битве при Садовой, так же все помнили. Но даже схожее правительство в реальности оставалось государством элитарного образования, где не только лишь высшая, но даже средняя школа была уделом немногих. (На 1000 обитателей страны в 1900 году приходилось 4,7 учеников «гимназического типа».) Причина ординарна: создание развивалось экстенсивно, оно не добивалось огромного количества образованных профессионалов. (Инженеров, техников, ученых.) А вот чего же оно добивалось – так это массу патриотически индоктринированных людей, способных в случае необходимости «подняться за Родину». Даже если «за Родину» придется «подниматься» где-нибудь в Бельгии либо Франции.(Отсылаю к Ремарку, у него о этом весьма отлично сказано.)
Вообщем, не стоит здесь «катить бочку» только на 2-ой Рейх: нечто схожее тогда наблюдалось во всех продвинутых странах – начиная с Англии (коя чего-то там «защищала» в Оранжевой Республике), и заканчивая Россией с ее «нескончаемой любовью к Проливам»). Так как обозначенное свойство относилось ни к одному какому-то государству, а к империализму как таковому. Это империализм – с его точным делением немногих «имеющих право» и гигантскую массу, подчиненную им, добивался лишь относительно незначимое число «образованных лиц» для производственной деятельности, чуток побольше «военных чинов», ну и достаточное количество правоведов и юристов, чтобы обеспечить относительно мирное согласование интересов собственников. Всем остальным довольно было физкультуры, «патриотической истории» и простого умения читать и писать.
* * *
Таково было «оживленное общество «традиционного империализма»,- которое так восхищает почти всех на данный момент. Очевидно, здесь сходу же можно сделать возражение, что – в научно техническом плане – обозначенный тип социальной организации был довольно эффективен. Так как число технических и научных достижений, совершенных в том же XIX столетии, восхищает даже сейчас. Это правильно: в позапрошлом веке население земли вправду далековато продвинулось вперед – начиная с возникновения механического транспорта и заканчивая созданием атомистической теории вещества. Но это продвижение, ИМХО, было всего только компенсацией того страшного застоя, которым выступал весь «предшествующий период» классового общества. Во время которого научная и техно идея столетиями топталась на месте.
Ведь жутко помыслить: но тот уровень жизни масс, что был достигнут в «развитых общинных социумах» кое-где в V-IV тысячелетии (тысячелетии, а не столетии) до нашей эпохи (вроде Чатал-Гуюка), развитые европейские страны смогли обеспечить лишь к концу XVIII – началу XIX веков. Уже нашей эпохи. При этом, не для всех: еще сначала прошедшего века было большущее число людей, живущих в бедности и обреченных на голодную погибель в самом прямом смысле слова. Схожий «прогресс» отлично указывает, чего же же в реальности стоит несчастная «людская культура», состоящая в разработке большого числа предметов роскоши – от украшений до дворцов – и такового же большого количества вооружений – от кинжалов до дальнобойных гаубиц. А вот в жизни большинства людей если чем и проявляющаяся – так это ростом эксплуатации и необходимостью поставлять «пушечное мясо» для бессчетных войн.
И только опосля того, как базисные основания классового деления – таковые, как, к примеру, наследное разделение людей «по ролям» ( первое-второе-третье сословия) – были не то, чтоб вполне отменены, но, хотя бы, подвергнуты «ревизии», сделалось вероятным хоть как-то убыстрить процесс развития производства. ( Это вышло в период «буржуазных революций» конца XVIII – XIX веков.) В том смысле, что пошла хоть какая-то компенсация столетних, а поточнее, тысячелетних нескончаемых топтаний на одном месте, которая и выразилась в несчастном научно-техническом подъеме 19 века. (Снова: та же атомистическая теория вещества была предложена Демокритом в IV веке до нашей эпохи – но население земли еще наиболее 2-ух десятилетий «барахталось» в концепции «4 стихий». И только опосля того, как головы властелин полетели с эшафота, мысль «атома» начала распространяться по миру).
* * *
Таковым образом, можно сказать, что для классового устройства социума не только лишь общее образование, как таковое, не является «нормой», да и научно-техническое развитие выступает кое-чем если не чуждым, так второстепенным. Ну да: отлично, если оно дозволяет отдать новое орудие – как аргумент в конкурентноспособном споре, но не наиболее того. Потому понижение «классового разделения» в XIX столетии привело к типичному «кумулятивному выбросу» всей той массы «потенциального познания», которое за тыщи лет ранее не могло перевоплотиться в познание реальное. Но на текущую производственную структуру данный момент воздействовал не много: да, приобретенный в итоге данного «выброса» технологии дозволили значительно повысить эффективность производства. Наиболее того – они в первый раз в истории поставили вопросец о необходимости сотворения этих познаний. (До того «академии» существовали только для престижа: типа, у всех продвинутых стран есть, пускай и у нас будет.) Что привело к некому повышению толики высшего и среднего образования в обществе.
Но конструктивно поменять вовлечение в «образованную деятельность» масс они не смогли. По той причине, что существующая модель производственных отношений – согласно которой массы под управлением «немногих знающих» создают некоторый продукт, который потом сбывается им – не предполагала особенного роста квалификации. Быстрее, напротив: развитие технического прогресса виделось тогда в росте унификации производственных операций, в исчезновении потребности в каких-то неповторимых способностей. Другими словами, отчуждение труда обязано было быть доведено до максимума, при котором работник преобразовывался просто в «винтик», способный быть с легкостью замененным при всех дилеммах. (При утрате трудоспособности, всех попытках отстаивания собственных прав и т.д.) Очевидно, логично, что в схожей системе потребности в развитии массового «настоящего» образования не было.
Потому не стоит удивляться тому, что даже та образовательная система масс, что была сначала ХХ века в Европе, почти всем казалась лишней. (Скажем, у такого же Ле Бона – создателя «Психологии масс» — весьма много говорится о том, что от нее нужно отрешиться.) А там, где ее развитие было еще наименьшим – как в той же Русской Империи – весьма почти все, полностью разумные, люди утверждали, что развивать ее дальше нет никакого смысла. И что «образованный мужчина» будет лишь вредить – и для себя, в связи с его ничтожным положением, и государству, и производству. При этом, как не удивительно, подобные утверждения казались тогда довольно разумными – по последней мере, с т.з. «здравого смысла».
Тем не наименее, весьма скоро наступил момент, когда все переменилось. При этом, переменилось так фундаментально, что мы – живущие опосля обозначенного действия – по существу, даже представить не можем, «как это было ранее». Отчего и появляются упомянутые сначала поста химеры о том, «что до революции образование было лучше», и что «гимназии выпускали людей, знающих по четыре языка». Но обо всем этом будет сказано уже в последующем посте…