Фото из открытых источников
Не так издавна Леонид Парфенов, профессиональный журналист, телеведущий, документалист, публичный деятель выложил свое видение российского вопросца в заметке «Это большущая работа — стать опять русскими». Мне, естественно, сделалось любопытно, каковой посыл и, основное, почему мы по воззрению создателя на данный момент «не российские».
Сначала я ничего не сообразила, что желал сказать Леонид Геннадьевич, у него все как-то в одну кучу свалено: журфак, юрфак, Ленин, Путин, Сечин, «Санкт-Ленинград», Крым, отсутствие государственного проекта — совершенно не за что зацепиться. Словом, все по В. Пикулю: «Скушны доклады твои. Тянешь ты их, тянешь… как будто килу какую через забор! Уйдешь — и мне постоянно загадочно кажется: а что ты сказать пришел?»
Но искреннее желание осознать идея г-на Парфенова было в конце концов сполна вознаграждено последующим кликом журналистской души: «Пока мы не зададимся вопросцем, который я считаю самым окаянным русским вопросцем, – это не что созодать и кто повинет, а почему Наша родина не Финляндия? – так все и будет. Мы 108 лет были одним государством. Почему у их дороги лучше и дешевле? Почему их школьники выигрывают все олимпиады? Откуда такое свойство общедоступной медицины? Ведь все другое как у нас: топи, березки, комарье, и испить они тоже не дурачины!»
И здесь вдруг ясно потянуло смердяковщиной из Скотопрогоньевска, а г-на Парфенова, как оказывается, душит очевидная «жаба». Почему мы не Финляндия, с тоской и упреком в адресок граждан вопрошает Леонид Геннадьевич, невольно уподобляясь внебрачному отпрыску Федора Павловича Карамазова: «Я всю Россию терпеть не могу… В двенадцатом году было на Россию величавое нашествие правителя Наполеона французского первого, и отлично, кабы нас тогда сразили эти самые французы, умная цивилизация сразила бы очень глупую-с и присоединила к для себя. Совершенно даже могли быть остальные порядки».
Не он 1-ый, не он крайний задается вопросцем: почему мы не кто-нибудь еще. В 1991 году особо даровитые ныли «почему мы не Америка». Ну так сбылась мечта смердяковых: мы уже практически как они — и джинсов завались, и голливудского «кина» вволю, и видов колбасы наиболее чем, и безработные в наличии, и бескровных много, и собственных собственных российского производства миллионеров расплодили, словом, все как у людей, а дело с места не двигается, мы все еще не они.
Дальше Леонид Геннадьевич развивает свою уже полностью понятную идея: «Это большущая работа – стать опять русскими. Не русскими, не постсоветскими – русскими. Это большущая работа, поэтому что, к примеру, утрачена российская инициативность. У нас малая часть занята своим делом, у нас огромный процент населения работает в госсекторе. А до революции все крестьянство – 80 % населения – было персональными бизнесменами и сельской буржуазией – кулаками. Ни заработной платы, ни соцобеспечения не ожидали, ни трансфертов никаких и все семьи многодетные – а жили от собственного труда».
Сейчас ясно: инициативы нам не хватает, забаловало нас 1-ое в мире социалистическое правительство различными там пенсиями и стипендиями, разучились мы жить своим трудом. Г-н Жириновский тоже как-то разорялся на тему, что, дескать, пора бы реабилитировать и возродить в Рф кулачество. По его воззрению кулачество олицетворяло собой эталон российского крестьянина, бизнесмена и действенного менеджера, который «накормил армию, страну, выиграл все войны, одел всех, обул». К сведению певцов кулачества, кулаками до Революции называли перекупщиков, посредников, короче говоря, спекулянтов и ростовщиков, и было их ну никак не 80% — откуда совершенно эта цифра взялась, не из тех ли источников, которые повествуют о млрд репрессированных и расстрелянных лично Сталиным?
Российский публицист и ученый Александр Энгельгардт писал, что «реальный кулак ни земли, ни хозяйства, ни труда не любит, этот любит лишь средства… Все у кулака держится не на хозяйстве, не на труде, а на капитале, на который он ведет торговлю, который раздает в долг под проценты. Его кумир средства, о приумножении которых он лишь и задумывается. Капитал ему достался по наследию, добыт непонятно какими, но какими-то нечистыми средствами». Все достояние и власть кулака строились на том, что он в один прекрасный момент смог отжать у собственных же граждан и передать по наследию своим профессиональным потомкам. То есть кулак — это человек, который дает средства в рост, скупает земли собственных односельчан, и равномерно обезземеливая их, употребляет в качестве наемной, практически бесплатной, рабочей силы.
Пусть г-н Парфенов обернется по сторонам и удостоверится, что с кулачеством в путинской Рф все в полном порядке: коллекторы, ростовщики, спекулянты, рейдеры, барыги, прочее жулье и ворье отлично себя ощущают и процветают, вот лишь эти деятельные граждане почему-либо ни дорог не строят, ни в образование не вкладываются, ни о качестве и доступности медицины для собственных кредитных батраков не грустят. Сделалось быть, не в кулаках дело, а в чем либо другом. Может быть, в том, что при настолько постылом Леонидом Геннадьевичем Русском Союзе, когда, к слову, и дороги строились, и здравоохранение было бесплатным и в шаговой доступности, хоть какой способный парень из какого-либо Череповца, юнкор «Пионерской правды» мог взять и просто поступить в Ленинградский институт имени Жданова на факультет журналистики, при этом безвозмездно. Ну как безвозмездно? Кто-то же в это время работал, строил фабрики и фабрики, запускал ракеты, испытывая одичавшую нужду в жвачках, джинсах и сотках видов колбасы. Чтоб детям сделалось лучше, чтоб внуки жили счастливо в самой прелестной стране на свете.
И вот дети выросли и плюнули с высоты европейской просвещенности в собственных дедов и отцов, даже не задаваясь вопросцем: а много ли на данный момент ребят из Череповца и иных не шибко центральных городов могут вот так просто поступить на бюджет в ВУЗы Москвы либо Санкт-Петербурга, хоть по части талантов они Гегелей и Ньютонов заткнут за пояс?
Есть у меня ответ на настолько волнующий г-на Парфенова вопросец, но он ему, как следующему исполнителю скотопрогоньевских вокабул насчет восхитительного деятельного запада и нехороший Рф, в какой он рассмотрел лишь «топи, березки, комарье, и испить не дурачины» навряд ли понравится. Как ему обязано быть понятно, вековечное противопоставление запада и Рф выражалось в категориях «развитие» и «консервация». Но если для запада развитие означало экспансию, злость, принудительное несение «цивилизационных ценностей» всем остальным, по дефлоту «отсталым» народам, то для Рф развитие означало преобразование до этого всего себя самой, при этом коллективное, которое неверно числилось «консервацией». Меж тем, объединение людей на базе идеи преображения человека в протяжении всей истории проявляло себя в ситуациях открытого и прямого противостояния с западной моделью как наиболее успешное. Хотя раздельно взятые «смердяковы» и их юная поросль в лице «коль уренгойских», набирающие силу и прыть, уже разрешают для себя беспардонные сожаления по поводу того, что нас так и не захватили наиболее «цивилизованные» страны, дескать, напрасно деды и прадеды геройствовали.
Фото из открытых источников
Классической была и выработанная веками особенная склонность российских к коллективизму, выражаемая в категориях «общинности», «соборности», «коммунизма», которая зиждилась на убеждении в равенстве людей. Ведь если люди не равны, то какая уж здесь общинность и соборность. Эталон коллективизма переносился русскими и вовне в модель всеединого населения земли. Вместе с коллективизмом (общинностью) еще одна устойчивая базисная компонента «российской идеи» — это мессианизм. И тут «российская мысль» вновь вступала в оппонирование с «западным проектом». Население земли нуждается в спасении от распространяющегося в мире зла — вот базовая русская постановка трудности миростроительства. Заместо устремлений господства над миром, мессианский пафос Рф выражался даже в идее Величавой жертвы собой ради спасения мира — это к вопросцу, которым на данный момент задаются почти все «патриоты»: для чего, дескать, освобождали от гитлеризма всяких поляков, чехов и иных сербов. Да потом, чугунные вы головы, что по-другому российские в цивилизационном смысле слова, русские люди не могли, по другому не могли быть русскими.
Вот таковой обычной ответ на сложный вопросец г-на Парфенова: коллективизм и мессианство, поэтому мы и не Финляндия, и не еще какая-либо страна. Ну и совершенно, почему мы, фактически, должны становиться Финляндией, задам я встречный вопросец, ничего не имея против финнов — они славные, миролюбивые люди, просто они — это они, а мы — это мы. В той же Финляндии известные журналисты не стенают, почему Финляндия не Германия, к примеру. Украинские «смердяковы» уже продали свое первородство за «узорчатые трусики» и западные плюшки, а стали ли они Европой опосля этого, что там у их с дорогами, образованием и здравоохранением (спойлер: все сделалось еще ужаснее)? Ну и кем они стали совершенно, отрекшиеся от Российского мира, а к желанному западу не прибившиеся, ну разве что в части наружного управления в духе неоколониализма? Глобальными изгоями, гастарбайтерами, не помнящими родства.
Какой быть Рф, сейчас стоящей на перепутье путинизма — это вопросец вопросцев, и он куда труднее, нежели трудности состояния дорог, образования и здравоохранения, которыми в современной РФ как раз и занимаются крайние 30 лет обожаемые г-ном Парфеновым кулаки: это вопросец целеполагания, идеи, которая могла бы соединить всех и всякого. Когда-то, по словам Л.Н. Гумилева «на Куликово поле пришли москвичи, владимирцы и так дальше, в том числе и литовцы, а возвратились с Куликова поля российские». На данный момент перед русским русским народом стоит этот же выбор: строить ли Россию грядущего свою свою, ясно видимую через историческую призму Руси, Рф, СССР — коллективную, трудовую, справедливую, нравственную, величавую цивилизацию. Либо же продолжить курс «на запад обетованный», где мы, может быть, обретем если не отличные дороги, то хотя бы деятельных кулаков, но потеряем себя, став, по словам Дмитрия Анатольевича Медведева «юный государством с тысячелетней историей».
Когда цесаревич Павел с женой возвратились из познавательного путешествия по Европам, германка Екатерина II, оставшаяся в российской истории с титулом Величавой, встретила их последующими словами: «Юных людей, еще не окрепших в священной любви к Отечеству, недозволено выпущать в Европу, ибо, ничего толком в ее делах не распознав, они там едино только пенки смачные с чужих тарелок слизывают. Наверняка, я лучше вас понимаю все удобства европейской жизни. Но не вижу поводов для того, чтоб низкопоклонствовать перед Европой во вред престижу Отечества, и в убогости нам постоянно разлюбезного».
Что поделать, российская мысль постоянно ставила духовное, безупречное выше вещественного, может в том числе и потому с дорогами у нас не весьма складывалось. Но понимаете ли, граждане, я уж как-нибудь потерплю временные дорожные неудобства, если в нашей стране обыкновенные, но способные череповецкие мальчишки и девченки вновь сумеют безвозмездно учиться в наилучших столичных ВУЗах, как это было во деньки молодости Леонида Геннадьевича. Глядишь, образование со здравоохранением наладятся, при этом без всяких кулаков. И в чем вправду прав г-н Парфенов: работа предстоит большущая.
Заместо послесловия:
Они издеваются над тобою,
Они, о Родина, корят
Тебя твоею простотою,
Убогим видом темных хат…
Так отпрыск, размеренный и наглый,
Стыдится мамы собственной —
Усталой, застенчивой и грустной
Средь городских его друзей,
Глядит с ухмылкой состраданья
На ту, кто сотки верст брела
И для него, ко деньку свиданья,
Крайний грошик сберегала.
(И.А. Бунин. Родине)