Изображение взято отсюда
Прочел про увлекательный опыт . А конкретно: в русское время в одной заводской столовой убрали кассиршу, поставив заместо нее поднос для средств. В том смысле, что любой гость мог положить туда ту сумму, которую считал достойной платой за обед. Эта сумма могла быть равна настоящей цены пищи, могла быть больше, могла быть меньше, а могла, совершенно, приравниваться нулю. Другими словами, человек мог получить свою порцию безвозмездно, и никто ему ничего бы не произнес. Ну, и очевидно, по мере проведения опыта – в полном согласовании с «ожиданиями», основанными на здравом смысле – средств на подносе с каждым деньком становилось меньше и меньше. Другими словами – люди «просекли фишку», и закончили платить.
Поточнее, так чудилось. Так как в реальности конец оказался нежданным: в конце месяца – опосля выдачи заработной платы – на подносе оказалось столько средств, что они перекрыли все недостачи прошедшего. Выходило, что схожий «временной лаг» был связан с теми же чертами общества, которые определяли наличие людей, принужденных «перехватывать червонец до получки». (В русское время таких было много.) Т.е., со сложностью долгого планирования собственных расходов людьми, только что вовлеченными в промышленный мир. А совсем не в желании получать все «на халяву» — как это думалось вначале. И действительная потребность в бесплатном потреблении совсем не означала не желание обеспечить «личную жизнь за публичный счет», а только существенное упрощение жизни людей. (Коим проще было дать средства сходу опосля заработной платы, нежели высчитывать копейки всякий раз при покупке пищи.)
* * *
Другими словами, рассмотренная ситуация может послужить красивым практическим опроверждением известной «катастрофы общин». Другими словами, гипотетичной деградации общих ресурсов из-за лишнего его использования. Почему гипотетичной – будет сказано чуток ниже. Пока же необходимо подчеркнуть, что именно эта «катастрофа общин» (либо «катастрофа общих ресурсов») выступает одним из краеугольных камешков «правого мышления». И фактически постоянно приводится в качестве обвинения левым (не только лишь коммунистам) в ответ на их пробы хоть как-то уменьшить степень разделенности общества. Так как на любые идеи уменьшения неравенства правые утверждают, что без крайнего – т.е., без однозначности и неоспоримости личной принадлежности – любые ресурсы ожидает лишь деградация и разрушение – что подтверждается обозначенной выше концепцией. Так как лишь «владелец» будет заботливо и терпеливо заниматься развитием, в то время, как «общинники» жажут лишь нажраться на халяву.
При всем этом – самым таинственным образом – упускается то, что несчастная «катастрофа общин» в первый раз была предложена лишь в 1833 году, а пользующейся популярностью стала… в 1968. Другими словами, тогда, когда, фактически, общинное внедрение ресурсов сделалось становиться историей. По последней мере, Англии, где и зародился данный термин. В то время, как до того тыщи лет общинное землевладение – включая несчастный «выпас скота» (для которого и выдумана данная «модель») – отлично было. При этом, если разглядывать вариант развитого общинного социума – как этот же Чатал Гуюк – то можно узреть, что оно могло обеспечивать долгое (несколько 1000-летий) проживание нескольких тыщ (до 10000) человек на ограниченном пространстве. И это при активном использовании такого же скотоводства, которое как раз и рассматривается в «катастрофы общин».
Да, очевидно, неспешное истощение почв это не отменяло, но, тем не наименее, ни о какой катастрофе речи не шло. (Хотя и данный нюанс достаточно спорный, в том смысле, что само существование поселения в течение 2000-3000 лет на «подножном корму» указывает, что здесь существовали развитые механизмы восстановления плодородия – вроде выноса навоза на поля. И, ИМХО, для смерти Чатал-Гуюка и схожих поселений наиболее важными являются долгие колебания атмосферного климата, с коими общество подобного типа совладать не могло.) В любом случае, общинные социумы постоянно отличались высочайшей устойчивостью. Несчастная же деградация общих ресурсов наступала конкретно тогда, когда на замену общинам начинали приходить общества с классовым делением. В каких основным смыслом существования членов являлось скопление у себя наибольшего могущества.
* * *
Конкретно крайний момент – сиречь, ликвидирование лендлордами крайних крестьянских общин — фактически, и привел к деградации пастбищ в Британии. (Которая и стала основанием для сотворения понятия «катастрофы общин».) Но не только лишь, так как данная изюминка проявлялась и проявляется фактически всюду – начиная с засоления почв на Ближнем Востоке и заканчивая фактическим ликвидированием осетровых рыб в современной Волге (благодаря массовому браконьерству). И соединено это не с возможностью «личного употребления» этих самых «общих ресурсов», а с совсем другим действием: с перевоплощением этих ресурсов в т.н. «могущество». По другому говоря, в способность наибольшим образом подавлять волю других людей. На данный момент эта возможность проявляется в капитале, но она может принимать и другие формы – к примеру, в виде сотворения значимого «аппарата насилия»: армии, правоохранительных органов. (Вообщем, капитал, как такой, одним из собственных параметров – и сразу, одним из основ собственного существования – и имеет наличие данного аппарата.) В истории встречались и другие формы «могущества» — к примеру, сакрализации властилелей, сиречь, перевоплощение их в публичном сознании в «непознаваемые существа». (Божества.) Что так же достигалось через сверхэксплуатацию всего, до что можно было достать, результаты которой и проявлялись через «транцендентные деяния», вроде строительства пирамид и других религиозных сооружений.
Другими словами, снова: говоря о «катастрофы общих ресурсов», стоит осознавать, что речь здесь идет только о ситуации, когда эти самые ресурсы есть в мире, основанном на классовом разделении. По другому говоря, в мире, где принципиальным является скопление могущества, которое потом обязано пойти на конкурентную борьбу за право эксплуатировать максимально большее число людей. В том же мире, где это самое перевоплощение ресурсов в капитал, знатность, «трансцендентность» и т.д. нереально, никакой «катастрофы общин» быть не может. (Тысячелетняя история первобытных общин, при этом, включая такие их развитые варианты, как Чатал-Гуюк, тому порука.) Потому инкриминировать социалистов в том, что их деяния приведут к обозначенному состоянию можно лишь в этом случае, если они дают наличие общих ресурсов без их защиты от перевода в состояние «могущества». Что все-таки касается коммунистов, то к ним обозначенный вопросец не относится совершенно, так как при коммунизме никакого «могущества» быть не может в принципе.
И это отлично видно на том же русском примере. При этом, не только лишь в случае с обозначенным сначала поста тестом, а, совершенно, на всем течении «русского бытия». В том смысле, что разрушительная деградация общего в нем наступала лишь тогда, когда раскрывалась возможность конвертации его в «личное могущество». (Скажем, методом продаж взятого из «общего котла» на рынках – колхозных либо «темных». Либо же – методом «перевоплощения» его в «связи», «знакомства» и т.д.) Во всех же других вариантах еще наиболее небезопасным оказывалось очевидное недопонимание, невыработанность устройств взаимодействия индивидума и производственных (либо бытовых) систем. В том смысле, что работник полностью мог считать тот либо другой предмет «излишним» либо «незначимым» для производства – и потому унести его домой. (Фактически, конкретно с сиим явлением и было соединено возникновение известного постановления «О охране имущества муниципальных компаний, колхозов и кооперации и укреплении публичной (социалистической) принадлежности», которое было введено в 1932 году.)
* * *
Разница здесь заключается в том, что – в отличие от «катастрофы общин» — это самое недопонимание безизбежно устранялось по мере развития модернизации и урбанизации, которая проистекала в стране. Хотя и не так стремительно, как хотелось бы. (Наибольшая неувязка в этом случае состояло в трудности с воспитанием «юного поколения», на которое просто не хватало ресурсов. Тем не наименее, и она отлично разрешалась с течением времени.) Потому повышение числа «общих ресурсов» в русское время – т.е., фактическое движение к коммунизму – было не попросту может быть, да и совсем оправданно. Но этого не вышло, в том числе, и поэтому, что в публичном сознани страны к позднесоветскому времени укрепилась большая уверенность в том, что «общее – это ничье», и что «без владельца ожидает деградация». При этом, укрепилась на основании недопонимания обозначенных выше заморочек с адаптацией к модернизации.
И потому заместо курса на повышение общего все позднесоветское время явило собой курс на повышение личного. С подходящим результатом в виде нарастания действий деградации. А уже о том, какая деградация началась опосля перехода к настоящей рыночной экономике, даже гласить нечего. (В том смысле, что, по сопоставлению с пришедшими «новенькими собственниками» все русские несуны и даже настоящие воры кажутся просто невидимыми, даже гласить нечего.) Тем не наименее, миф о «катастрофы общин» сохраняется даже на данный момент, наиболее того, он – как уже говорилось – остается одним из определяющих легенд нашего сознания. Определяя неверное поведение современных людей – которые до сего времени остаются уверенными в том, что «личное лучше, чем общее». И очевидно, живут от этого все ужаснее и ужаснее.
P.S. Неслучайно само «введение в оборот» понятия «катастрофы общин» вышло в 1968 году – году «поворота» населения земли от развития к деградации. (До того оно было маргинально и никем не использовалось.) И сразу – поворота к миру конкретного господства сверхбогатых, которые оказываются в прибыли даже при всеобщем ухудшении жизни.
P.P.S. К слову, любопытно, но одним из более всераспространенных последствий данного мифа выступает уверенность большинства в том, что задачи современной автомобилизации соединены только с желаниями самих автомобилистов. Мол, им отлично от наличия кара, а то, что в итоге городка стоят в пробках, никого не тревожит. Тогда, как в действительности неувязка здесь оказывается в совсем других причинах.