КНДР в западной прессе иногда называют «страной-отшельником» — и, надо признать, у этой метафоры есть основания. Мало стран, в которых правительство с такой последовательностью и, скажем так, свирепостью работало как над тем, чтобы изолировать своё население от внешнего мира, так и над тем, чтобы сделать жизнь в самой стране по возможности непроницаемой для внешних наблюдателей.
Когда заходит речь об информационной изоляции Северной Кореи, обычно имеют в виду те меры, которые северокорейское правительство предпринимает для того, чтобы не допустить распространения в стране несанкционированной информации о внешнем мире. Меры эти действительно разнообразны и во многих случаях просто не имеют аналогов в мировой практике. Однако другой стороной информационной блокады являются меры, направленные на то, чтобы максимально затруднить иностранцам получение информации о том, что происходит стране. Руководство КНДР на протяжении многих десятилетий считает, что сохранение максимальной секретности является одним из средств выживания страны и режима — и ведёт себя соответствующим образом: секретной в КНДР считается даже самая безобидная информация.
Впрочем, в последние два-три десятилетия завеса секретности отчасти развеялась — чтобы вновь начать сгущаться в последние четыре-пять лет.
Перемены в уровне нашей информированности о северокорейских делах были вызваны целым рядом факторов.
Во-первых, с середины 1990-х годов началась массовая нелегальная миграция северокорейского населения (в основном — бедных жителей приграничных северных районов) в Китай. Подавляющее большинство северокорейских мигрантов являлись экономическими беженцами или гастарбайтерами, которые уходили в Китай на заработки. Количество северокорейских нелегалов-гастарбайтеров достигло пика около 1999 года, когда в приграничных районах Китая находилось до 150 тысяч нелегальных мигрантов из КНДР. В течение последующего десятилетия их число снизилось до 15–20 тысяч, но всё равно оставалось значительным. Оказавшись в Китае, гастарбайтеры часто вступали в контакты с посещавшими Китай жителями других государств и, разумеется, с гражданами КНР, многие из которых являлись этническими корейцами.
Примерно до 2010 года граница между КНДР и Китаем с китайской стороны практически не охранялась и не была оборудована в инженерном отношении. Проехав в те времена вдоль пограничных рек пару сотен километров, можно было вообще ни разу не увидеть китайских пограничников. Заграждения тогда также отсутствовали — за исключением лишь нескольких участков поблизости от крупных городов.
Именно контакты с многочисленными северокорейскими мигрантами в Китае стали в последние два десятилетия источником информации как о жизни северокорейских низов, так и о содержании закрытой (хотя и предназначенной для низового чиновничества) пропаганды. С распространением сотовых телефонов (фактически — портативных фотоаппаратов) и иной электронной техники по этому каналу стали поступать цифровые копии северокорейских документов, в том числе и предназначенных для внутреннего пользования.
Примечательно, что китайские власти долгое время не обращали особого внимания ни на присутствие в приграничных районах КНР большого количества северокорейских гастарбайтеров-нелегалов, ни на деятельность тех иностранцев, которые там занимались сбором самой разнообразной информации о Северной Корее. Китайские спецслужбы, в общем, следили лишь за тем, чтобы находящиеся в Северо-Восточном Китае излишне любопытные иностранцы не слишком интересовались собственно китайскими делами.
Важным фактором перемен стало распространение в приграничных районах Северной Кореи сотовых телефонов, подключённых к китайским сетям сотовой связи. В отличие от северокорейских сотовых телефонов, у которых функция международной связи изначально отключена, такие «китайские телефоны» можно использовать и для международных звонков, включая и звонки в Южную Корею. В основном такие телефоны приобретались теми, кто занимались разными видами трансграничного бизнеса (обычно, но не всегда — контрабандой). Однако многим заинтересованным сторонам удалось использовать появление «китайских телефонов» для того, чтобы наладить получение информации из Северной Кореи. В частности, ряд специализированных изданий таким образом получали еженедельную информацию о текущих ценах на основные товары (зерновые, жидкое топливо) на северокорейских рынках — соответствующие серии сейчас доступны с 2005–2007 годов.
Кроме того, в годы голода («Трудный поход» 1996–1999 годов) в Северной Корее появились представители многочисленных международных организаций, занимающихся предоставлением гуманитарной помощи. Поскольку одним из важнейших требований доноров был контроль за тем, как эта помощь распределяется, присутствие этих организаций также означало и присутствие людей, занимающихся этим мониторингом. Многие из этих людей (среди них были и российские граждане) получили беспрецедентную по меркам предшествующих десятилетий возможность передвигаться по стране. Хотя северокорейские власти, разумеется, тщательно следили за ними, на практике этим людям удалось увидеть много интересного.
Кроме иностранных наблюдателей в Северной Корее стали появляться и иностранные инвесторы. В подавляющем большинстве эти люди были либо этническими корейцами из третьих стран (в основном — из Китая), либо же китайцами из КНР. Тем не менее им тоже удавалось увидеть и услышать очень многое, тем более что у некоторых из них — в том числе и россиян — со временем сложились доверительные отношения с северокорейскими партнёрами и сотрудниками.
Наконец, в Пхеньяне присутствовали и иностранные дипломаты, контроль над деятельностью которых, хотя и оставался очень жёстким по меркам других стран, существенно ослаб в конце 1990-х годов. Всего в Пхеньяне находилось 23–25 посольств, так как большинство стран, имеющих дипломатические отношения с КНДР, считают нецелесообразным содержать в Пхеньяне постоянные представительства, а назначают туда послами по совместительству своих послов в соседних странах.
В результате всего этого на протяжении 2000–2015 годов произошла настоящая революция в объёме и качестве доступной иностранным наблюдателям информации о северокорейской жизни. Поступающая информация не всегда была достоверной и, главное, всегда была очень неровной: о некоторых аспектах северокорейской жизни мы знаем довольно много, а о некоторых других — по-прежнему практически ничего. Тем не менее по сравнению с предшествующим периодом уровень информированности о жизни КНДР вырос чрезвычайно.
Нельзя сказать, что северокорейские власти были довольны происходящим. Тем не менее до недавнего времени в Пхеньяне мирились с тем, что информация о внутренней жизни страны поступает за границу в таких масштабах, которые были немыслимы во времена правления Ким Ир Сена, то есть в период до 1994 года.
Однако с приходом к власти Ким Чен Ына ситуация стала быстро меняться. С одной стороны, он начал принимать меры, направленные на то, чтобы существенно затруднить доступ северокорейского населения к несанкционированной информации о внешнем мире. С другой стороны, результатом политики нового руководства стало и существенное сокращение тех информационных потоков, которые в последние 20 лет текли из Северной Кореи во внешний мир. Многие из этих потоков превратились в ручьи или вовсе пересохли.
С самого начала своего правления Ким Чен Ын стал принимать меры, направленные на существенное сокращение нелегальной миграции из КНДР в Китай. На протяжении 2011–2013 годов китайские власти, следуя настойчивым просьбам северокорейской стороны, построили вдоль всей границы систему проволочных заграждений, которая также оснащена датчиками движения и системой видеонаблюдения. На китайской стороне границы появились многочисленные патрули, которые в былые времена почти отсутствовали. Вдобавок китайские власти начали куда активнее заниматься поиском и высылкой северокорейских мигрантов-нелегалов, на присутствие которых долгое время, в общем, закрывали глаза.
Результаты этой политики сказались достаточно быстро — что хорошо видно из того, какое количество граждан КНДР прибывает в качестве беженцев в Южную Корею (почти все они попадают на Юг через Китай). Когда миграция достигла своего пика, то есть около 2010 года, на Юг ежегодно прибывало две-три тысячи беженцев с Севера. Пиковым стал 2009 год, когда в Южную Корею прибыло 2914 бывших северокорейцев. После резкого усиления пограничного режима в начале 2010-х годов их численность стала сокращаться, и на протяжении 2012–2019 годов колебалась на уровне 1100–1500 человек. С началом пандемии произошёл резкий провал — 229 человек в 2020 году и всего лишь 33 человека в первой половине 2021 года.
Усилился и контроль за теми из находящихся в Северо-Восточном Китае иностранцев (в основном — из стран Запада, Южной Кореи и Японии), которые проявляли явный интерес к северокорейским делам. Среди этих иностранцев имелись сотрудники и агенты спецслужб, равно как журналисты и ученые, но большинство среди них составляли христианские миссионеры. На протяжении 2010–2020 годов многие из этих иностранцев были выдворены или предпочли покинуть Китай добровольно, но некоторые из них были арестованы китайским властями по обвинению в шпионаже (часто, но не всегда — справедливому).
В результате после 2015–2016 годов стало ощутимо снижаться количество и качество информации о жизни в Северной Корее, поступающей через приграничные районы Китая. Там по-прежнему присутствуют северокорейские мигранты, но в нынешней ситуации их количество резко сократилось, ведут они себя крайне осторожно и обычно избегают контактов.
При Ким Чен Ыне усилилась и кампания против сотовых телефонов, подсоединённых к китайским сетям, — как уже говорилось, эти телефоны широко использовались населением приграничных районов для того, чтобы делать международные звонки. В распоряжении северокорейской полиции появились пеленгаторные установки, которые делают использование китайских сотовых телефонов чрезвычайно рискованным. Сам факт владения таким телефоном квалифицируется как доказательство шпионской деятельности задержанного.
С начала 2020 года Северная Корея ввела беспрецедентные по своей жёсткости карантинные меры, направленные против распространения коронавируса. Пересечение тщательно охраняемой границы стало смертельно опасным, так как многочисленные патрули открывают огонь на поражение. Фактически сейчас перейти границу и устроиться в Китае могут лишь те жители КНДР, у которых есть и средства на взятки северокорейским пограничникам (за соответствующую мзду они по-прежнему готовы «не заметить» нарушителя), и связи в Китае.
Серьёзные изменения произошли и в иностранной колонии в Пхеньяне. Северокорейская сторона была недовольна присутствием представителей НКО и гуманитарных организаций, но мирилась с этим присутствием, так как нуждалась во внешней помощи. Однако в последнее время ситуация изменилась. С началом пандемии представители иностранных НКО и гуманитарных организаций оказались фактически под домашним арестом, любая деятельность стала невозможной. В итоге на протяжении 2020 года все работавшие в КНДР международные организации вывели свой персонал, дальнейшее пребывание которого в КНДР просто не имело смысла.
Произошло также существенное сокращение дипломатических представительств. Из 23–25 посольств, которые имеются в Пхеньяне, в настоящее время продолжают работу всего лишь около 10 — остальные вывели весь персонал и полностью закрылись. При этом подавляющее большинство даже оставшихся в Пхеньяне посольств в несколько раз сократили свой персонал. Связано это во многом с тем, что в нынешних условиях нормальное ведение дипломатической работы стало практически невозможным. Вдобавок есть основания беспокоиться по поводу безопасности находящихся в КНДР дипломатов: в случае серьёзной болезни получить медицинскую помочь на месте может быть непросто, а эвакуация больного в условиях закрытия границ крайне затруднена. Многим памятен эпизод с выездом наших дипломатов на ручной дрезине, получивший широкое освещение в прессе, однако, помимо этого случая, имел место ряд драматических эвакуаций, о которых в СМИ не сообщали.
В результате мы возвращаемся к той ситуации, которая существовала в 1960-70-е годы, когда советским дипломатам приходилось прикладывать немалые усилия для того, чтобы узнать, с какой частотой работают северокорейские сельские рынки и за какую примерно сумму там можно купить курицу или яблоко.
Во многом происходящее может быть объяснено эпидемией коронавируса. Однако есть основания предполагать, что мы присутствуем при рождении новой политической линии, которую северокорейские власти могут проводить на протяжении очень долгого времени.
В создавшейся ситуации Северная Корея куда меньше, чем в ещё недавние времена, заинтересована в иностранном присутствии на её территории. Американо-китайский конфликт означает, что Китай готов поддерживать Северную Корею практически безоговорочно — страна представляет собой важный стратегический буфер. Сейчас северокорейское правительство понимает, что минимально необходимые поставки продовольствия, медикаментов и товаров первой необходимости из Китая будут продолжаться почти при любых условиях, поэтому особой необходимости в получении помощи от других стран сейчас нет. Кроме того, существование санкционного режима в его нынешней гипертрофированной форме делает любые экономические контакты с внешним миром маловероятными.
В таких условиях северокорейское руководство считает, что тот ущерб национальной безопасности, который наносится утечкой информации о положении в стране, равно как и «идеологическое заражение», источником которого являются контакты с иностранцами, существенно перевешивают потенциальные выгоды от присутствия в стране иностранцев. Необходимость в международных контактах в новых условиях резко снизилась, а связанные с ними вызовы и опасности никуда не исчезли. Так что можно предположить, что даже после окончания пандемии многие из описанных выше мер свёрнуты не будут.
Андрей Ланьков