Заместо общей наружной политики в ЕС все посильнее доминирует то, что еврооптимисты называют словосочетанием «государственный эгоизм». И это ослабляет Европу, давая серьёзное политическое преимущество в разговоре с ней таковым странам, как Китай и Турция.
То, что совместная наружная политика и политика сохранности ЕС (GASP) вначале была некоторой совокупой разных интересов разных европейских стран, не является секретом.
Еще в 70-е годы госсекретарь США иронично пенял, что у Европы «нет собственного номера телефона». И хоть со времён Генри Киссинджера прошло уже много времени, но отсутствие согласованности в европейской наружной политике сейчас выражено наиболее, чем когда-либо.
С момента же начала деятельности новейшего состава еврокомиссии во главе с Урсулой фон дер Ляйен там и совсем всё наиболее проявляется страшная двойная тенденция, в рамках которой амбиции новейшей европейской администрации с высочайшей скоростью удаляются от всё наиболее разбитой внешнеполитической действительности ЕС.
Амбиции Урсулы фон дер Ляйен
Старт деятельности новейшей комиссии по внешнеполитическому направлению смотрелся даже достаточно перспективно.
Урсула фон дер Ляйен заявила, что их задачка состоит в «укреплении внешнеполитического самосознания европейцев» и позиционировании ЕС «как глобальной руководящей инстанции». Эти рвения были соединены с предназначением опытнейшего внешнеполитического деятеля Жозепа Борреля новеньким верховным представителем по наружной политике и политике сохранности ЕС.
Боррель, на момент предназначения министр зарубежных дел Испании и прошлый председатель Европарламента, известен собственной энергичной деятельностью в мировом политическом пространстве.
Неудивительны потому и те принципиальные цели, о которых он объявил при вступлении в должность. ЕС, по его словам, должен изучить «язык власти» и применять для этого весь потенциал собственного широкого инвентаря.
На самом деле, речь шла о том, чтоб потеснить США в статусе мирового гегемона.
Но сколь отлично звучали декларации, настолько же безуспешно было уже внутреннее оформление «геополитической комиссии» в кулуарах ЕС. Заместо того, чтоб централизовать внешнеполитические компетенции в и без того сложной институциональной структуре ЕС для сотворения согласованности, новейший председатель еврокомиссии пожертвовала эффективностью принятия решений, положив её на алтарь интересов отдельных европейских стран.
Пусть и ведущих, но тем не наименее. В итоге этого маневренность и скоординированность евро внешнеполитического блока, и без того получившая серьёзный удар в процессе событий сегодняшнего года, пострадала ещё больше.
Амбиции вошли в соприкосновение с реальностью. И в этом столкновении больше всех проигрывает сама единая Европа.
Все против всех
Кроме этого начали возникать трудности с распределением компетенций меж еврокомиссией и иными учреждениями ЕС.
В особенности ярко это проявилось в несогласованности действий в кризисной ситуации вокруг убийства иранского генерала Сулеймани, по поводу которой председатель Евро Совета Шарль Мишель сделал общественное заявление ранее, чем это сделала Урсула фон дер Ляйен либо Жозеп Боррель, которым это полагалось по статусу. Визиты Мишеля в Турцию и Египет тоже очевидно не согласовывались с еврокомиссией и вызывали её общественное раздражение.
Уже тогда прозвучали выражения, что это 1-ый гвоздь в крышку гроба «утверждения новейшего внешнеполитического самосознания». И забит он был снутри своей институциональной структуры ЕС.
Но еще наиболее поочередной оказалась дивергенция интересов европейских стран, которые начали сталкиваться в конкретной близости от границ ЕС.
Более ярко это проявилось в продолжающейся штатской войне в Ливии. Невзирая на январскую встречу нескольких глав стран и правительств в Берлине, Франции и Италии до сего времени не удалось подчинить свои национально-государственные интересы общему европейскому подходу либо хотя бы согласовать их вместе. Таковым образом, в XXI веке два государства-основателя ЕС опять на различных сторонах полностью настоящей войны, что звучит приблизительно так, как если б Флорида и Калифорния боролись в споре за нефть в Никарагуа, опосредовано используя при всем этом вооружённую силу.
На фоне этого еврокомиссия решала всё наиболее отчаянные пробы взять ситуацию под контроль.
Пытаясь достигнуть хотя бы малого сдвига в ливийском упадке в пользу ЕС, Жозеп Боррель в марте 2020 года форсировал военно-морскую операцию в рамках IRINI (миссии по контролю за соблюдением оружейного эмбарго в Ливии). Невзирая на то, что главной целью IRINI является лишь реализация того самого эмбарго ООН на поставки орудия ливийским группировкам, введенного с 2011 года, этому решению предшествовали наиболее 2-ух месяцев разногласий, практически парализовавших внешнеполитическую активность на данном направлении. И первую скрипку в этом игрались всё те же Франция и Италия, категорически не желавшие ставить собственные интересы ниже общеевропейских.
Грустный пик всей данной ситуации наступил тогда, когда уже малая Мальта, не без оснований опасающаяся новейшей волны мигрантов из Северной Африки, пригрозила совсем наложить вето на операцию и не давать применять в ней свои портовые мощности.
Откровенный упор на собственных интересах, с которым государства-члены ЕС действуют в Ливии, по словам 1-го из европейских политиков, «…принуждает бояться не развития новейшего евро самосознания, а скольжения в полную внешнеполитическую бессознательность».
И если кто-то считает, что Ливия тут единичный вариант, то можно коротко перечислить остальные такие же «единичные случаи»: в Сирии Венгрия, к досаде ЕС, звучно анонсируется открытие представительства при президенте Асаде; в конфликте на Донбассе Франция грезит о европейской структуре сохранности вместе с Россией, в то время как Эстония поставляет орудие украинскому правительству; в вопросце о евроинтеграции Северной Македонии и Албании и совсем происходит реальная политическая и дипломатичная война.
Чем отрадно пользуются наружные силы.
Турция, Китай и слабость ЕС
Ещё одной почвой для разногласий государств-членов ЕС (и результирующей это внешнеполитической беспомощностью) является отношение к деятельности третьих сторон, осуществляемой в европейской зоне интересов.
В Ливии это ясно проявляется в поведении Турции. Анкара пользовалась отсутствием понятного роли ЕС, чтоб условиться с марионеточным правительством в Триполи (в обмен на военную поддержку) о морском коридоре, который нарушает границу греческих территорий на Средиземном море.
Опосля подписания меморандума турецкие корабли оперативно активизировали не полностью легитимное бурение газовых скважин вокруг Кипра. В то же время дефицитность мандата операции IRINI стала явна, когда турецкие военные корабли предупредили обыск подозрительного грузового судна в рамках данной операции.
В протест из Брюсселя остался даже без реакции, что не умопомрачительно: условиться о определенных ответных мерах на вариант последующих провокаций либо продления мандата IRINI европейским странам тогда не удалось. А Турция не уважает слабость.
Воспоминание о слабости европейской наружной политики усиливается откровенно ядовитой двойной тенденцией, когда, с одной стороны, наблюдается рост европейских геополитических претензий, а с иной, внутренний разброд меж европейскими государствами становится всё посильнее.
И это в момент, что коронавирусный кризис в США, почти во всем парализующий их активность, открывает для ЕС окно способностей на глобальной арене. Тем не наименее, это окно уже потихоньку запирается: Китай не один раз заявлял о собственной готовности заполнить пустоту опосля вероятного ухода США с первых ролей своими глобальными претензиями на лидерство. И его активное роль проявляется уже всюду, включая сам европейский материк (Белоруссия, Сербия, ect).
Что ж, видя происходящее, можно смело сказать, что если тенденция к внешнеполитическому превращению объединённой Европы в совокупа условно единых, борющихся вместе государственных эгоизмов не поменяется, то шансы глобальное лидерство будут утрачены ею ещё до того, как оно выпадет из слабеющих рук США.
Если такое случится, естественно. Но пока подобные перспективы не просматриваются — Европа продолжает становиться куда наименее единой. Пока во наружной политике.
Что будет далее — сказать тяжело.