Гравюра: Пытки. Инквизиция
Член общественной наблюдательной комиссии Свердловской области Дарья Беляева о проблемах в колониях региона
В начале октября «Медиазона» (объявлена в РФ СМИ-иноагентом) со ссылкой на правозащитный проект Gulagu.net опубликовала видео пыток в саратовской областной туберкулезной больнице регионального УФСИН. Скандал привел к отстранению начальников регионального управления и больницы, а также возбуждению уголовного дела. Позже было возбуждено дело по факту пыток в ИК-4 в Белгородской области. В беседе с «Ъ-Урал» член общественной наблюдательной комиссии (ОНК) Свердловской области Дарья Беляева рассказала о ситуации в колониях региона, о применении психологического и физического насилия со стороны сотрудников и плохом медицинском обслуживании заключенных.
Член общественной наблюдательной комиссии Свердловской области Дарья Беляева
Фото: facebook Дарьи Беляевой
— Какие в последние годы складываются взаимоотношения свердловского ГУФСИН и общественников? Удалось ли наладить контакт с системой?
— Последние шесть лет ситуация в свердловских СИЗО и колониях понемногу становится лучше. Развитие происходит не постепенно, а скорее рывками. Но уже удается наладить контакт с самой системой ФСИН: негатива к ОНК с их стороны становится меньше. Если раньше было очень тяжело попасть в колонии, особенно во время каких-то резонансных происшествий, то сейчас они зачастую сами нас ждут. Не стоит думать, что все в этой системе злодеи, есть много достойных людей, которым обидно, когда во время скандалов их несправедливо в чем-то обвиняют. А мы, как независимая сторона, можем объективно оценить ситуацию и в каком-то смысле реабилитировать их в глазах общественности.
— Как изменилось число поступающих жалоб от заключенных и их родственников за этот период?
— Их стало больше примерно на 25%. Но не из-за того, что число нарушений выросло, а просто заключенные и их родственники поняли свои права и начали добиваться их соблюдения.
Кроме того, выросло доверие к ОНК. Люди поняли, что мы независимые, а не часть системы, которая, как им кажется, хочет им навредить. Изменения в отношениях с ФСИН начались с нашего третьего созыва, когда в ОНК пришли пробивные люди, которые боролись с системой довольно грубо, зачастую в форме скандала. И силовики поняли, что бодаться смысла нет, нужно вести диалог. Благодаря этому сейчас мы можем решать практически все разговором, хоть иногда и сталкиваемся с негативом. Например, когда мы посещали ИК-47 в Каменске-Уральском, где весной заключенные устроили беспорядки и наносили себе увечья, нас пытались выгнать и грубо обыскивали. Когда нас пропустили, мы дошли до штрафного изолятора (ШИЗО), в котором, как нам сказали, никого нет, но оттуда стали кричать и стучать в двери. Мы начали добиваться, чтобы открыли дверь, допустили до заключенных, но сотрудники колонии включили на полную громкость радио и стали делать вид будто ничего нет.
После этой истории мы поговорили с одним генералом, он обещал разобраться, но, как обычно, это случается, все ограничилось выговорами. С наказаниями сотрудников ФСИН, переходящих границы, к сожалению, большая проблема. Они начинают чувствовать безнаказанность. Самые безобидные жалобы на сотрудников колоний, — что они не дают звонить или делают слишком много взысканий. Часто не дают осужденным выйти по УДО. Неоднократно сталкивалась со случаями, когда человек, не совершивший чего-то ужасного, не убийца или насильник, отбывая наказание получает много поощрений, работает, но, когда заявляется на УДО, ему в течение короткого срока делают огромное количество взысканий. Придираются даже к тому, что с ними слишком тихо здороваются.
— Насколько в колониях распространено психологическое насилие со стороны сотрудников?
— Оно повальное. Во всех колониях будут те, кто упиваются своей властью. Где-то их 10%, а где-то в районе 90%. Причем это не зависит от статуса учреждения. В колонии строгого режима все может быть хорошо, а в колонии-поселение напротив. Людей не пускают в бани, не меняют им постельное белье. При любом «косом взгляде» отправляют в ШИЗО. Большая проблема в этом плане с мигрантами, которые в большинстве случаев не знают языка и даже пожаловаться на произвол не могут. Но самая большая проблема, что часто это люди, которые нелегально жили на каких-нибудь стройках, где с ними обращались, как с животными. Поэтому обстановка в колониях для них нормальна.
— А физическое насилие?
— Его, к сожалению, тоже достаточно. И далеко не всегда это открытые побои, которые можно зафиксировать. Например, заключенного могут ударить по голени, а потом сказать, что он ударился где-то на производстве.
Тяжелая ситуация с сексуальным насилием. Если осужденного изнасилуют, он никогда об этом не расскажет, потому что начнется травля со стороны других заключенных.
Часто сотрудники провоцируют конфликты между осужденными. Например, назначают себе «любимчиков», которым позволяют то, что запрещено другим, их меньше наказывают. Естественно, других осужденных это злит, и начинаются открытые столкновения. Иногда этих «любимчиков» отправляют побить «неугодных». За драки между заключенными ведь никто не отвечает. Делают это, потому что сотрудники колоний считают осужденных «отбросами» и «мусором». И о своем отношении они заявляют нам открыто, не понимая, почему мы защищаем заключенных.
— Уполномоченный по правам человека в Свердловской области Татьяна Мерзлякова неоднократно заявляла, что к ней чаще всего поступают жалобы на сложности с медицинским обслуживанием задержанных и заключенных. Как часто членам ОНК сообщают про это?
— Большинство жалоб касаются медицинского обслуживания. Самая напряженная ситуация в отдаленных колониях, из которых большое счастье, если выйдешь без приобретенных там заболеваний и травм. В одной из колоний, где огромное число ВИЧ-инфицированных, заключенные рассказали, как должны были сами набрать кровь в пробирку и сдать фельдшеру. В других колониях осужденные задыхаются, а им говорят: «вы просто подышали не тем». В екатеринбургской ИК-2 наоборот полегче, здесь и больница рядом, и контроль больше.
Крайне напряженная ситуация с коронавирусом. Проблема в том, что сотрудники колоний просто не хотят возиться с инфицированными. Ведь их необходимо изолировать, отслеживать, с кем они общались и тех отправлять на самоизоляцию, устраивать карантинные блоки. Вместо всей это мороки часто предпочитают закрывать глаза и говорить, что коронавируса в колониях нет. Еще они очень опасаются за свою репутацию. Больных надо куда-то изолировать, а колонии к этому не приспособлены, поэтому их отправляют в ШИЗО, что противозаконно, ведь это холодные помещения, где даже негде прилечь. Они понимают, что придет ОНК, начнет ворчать, а, может, даже и нажалуется начальству. Им эти проблемы не нужны, поэтому вспышки часто игнорируются.
Как нам рассказывали, в прошлом году, когда из-за COVID-19 ввели серьезные карантинные меры, и в колонии никого не пускали, там произошло несколько крупных вспышек заболеваемости.
По словам заключенных, больных куда-то вывозили, а обратно они уже не возвращались. Не факт, что они умерли, возможно, их просто отправили по этапу, но отследить это нельзя.
— Достоверна ли, на ваш взгляд, статистика смертности, которую предоставляет ГУФСИН?
— Реальная смертность в свердловских колониях, не только от коронавируса, на мой взгляд, выше, чем в данных ФСИН. Потому что в колониях очень много туберкулеза и СПИДа. У заключенных на этом фоне слабый иммунитет, а нормальную медицинскую помощь им не оказывают, из-за чего любая простуда может нанести колоссальный ущерб. Кроме того, ВИЧ-терапия подбирается не всегда качественно. Заключенные жалуются, что им назначают лечение, после которого становится хуже.
— Как вы можете описать состояние свердловских колоний? Что, на ваш взгляд, можно сделать, чтобы исправить ситуацию?
— В колониях давит все. Даже в колониях-поселениях, где условия мягче, чем в других, давит как обстановка с потрескавшейся на низких потолках штукатуркой, темными стенами и минимальным количеством окон, так и атмосфера бесконечно лязгающих решеток. Давят и сотрудники, у которых за годы работы с опасными преступниками, рецидивистами, произошла профдеформация, выработалась особая манера общения.
Все, что я перечислила — это проблемы всей системы, которая направлена не на исправление человека, а на превращение его в асоциальную, а, может, даже в социопатическую личность. И эта система не может не влиять на ее сотрудников.
Не говоря о специфике работы, людям тяжело от самих условий: серые стены, плохо проветриваемые помещения, мало света. В период коронавируса сотрудники порой вынуждены жить в колониях по две недели, а это не может не оказывать огромного психологического давления.
Хромает и моральная сторона системы, которая «перевоспитывает» только с помощью кнута. В условиях постоянного давления и насилия осужденный не то, что не исправится, а может только озлобиться.
Хотя в какой-то мере система ФСИН отражает общее настроение народа, кричащего о необходимости возвращения смертной казни после каждой новости о каком-либо преступлении. Системе ФСИН нужны радикальные реформы. Нужно снести все здания колоний и СИЗО и отстроить новые, с нормальными условиями, в том числе и для сотрудников. И нужно как-то работать с самими работниками системы, менять их склад ума, давать иные установки перед тем, как пускать к заключенным.