В погоне за наслаждениями… — bumgames

На данный момент весьма много молвят о необходимости освободиться от нефтяной зависимости, причём не только лишь в Рф, где у таковых дискуссий седоватая борода, да и в мире. И не только лишь от нефтяной – молвят – да и совершенно от сырьевой. К примеру, самим созодать мебель, заместо того, чтоб гнать на экспорт лес-кругляк. Сущность освобождения от «сырьевой зависимости» — в том, чтоб поднять уровень переделов, поменять торговлю сырьём обработкой сырья. Но эти дискуссии обречены оставаться лишь дискуссиями, пока они ведутся в рыночной экономике, заквашенной на свободе личности. Вся глобальная практика указывает, что обработчик намертво зависим от сырьевика, труд от власти, а создание от местности.

Сейчас хоть какое обрабатывающее создание – это заложник в цепях, на коленях и с кляпом во рту. Броский пример тому – «страна-фабрика» Германия, мгновенно свёрнутое в 1991 году «японское экономическое волшебство» и любые перерабатывающие отрасли. Почему так выходит?

Осознаете, сырьём можно вести торговлю без усилий.

А вот трудом без сырья – нет.

Сырьё у вас купят прямо в земле, и сами же извлекут, и средства для вас заплатят – хоть вы и палец о палец не ударите.

Но трудиться без вещественной и правовой базы – нереально.

Засуньте самого драгоценного программера в зиндан к ваххабитам – и через три денька жажды он за стакан воды будет им созодать компьютерные программки хоть какой трудности. Поэтому что ему весьма охото вещественного ресурса, по имени «вода» — а ресурс этот в чужих руках. И все его мега-способности ничего не стоят – пока он в зиндане.

А сейчас у тех, кто печатает баксы США (и через то распределяет все ресурсные потоки планетки) – все производители в зиндане. Желают – дадут им дышать, не желают – отключат от воздуха. Уж на что умопомрачительной была японская маленькая электроника, помню по детству, мы держали её в руках, как волшебство… И где сейчас японская электроника? Где эти маленькие чудеса, поражавшие наше детское воображение? Пал СССР – и Япония-витрина стала не нужна. И её «отключили»…

И ничего японские виртуозы электроники этому противопоставить не смогли.

+++

Сделать ценность глубочайшей переработки сырья над сырьевыми отраслями можно лишь искусственно, законом и политической волей. Естественно-рыночным путём это не получится, поэтому что вы предлагаете господствующим на рынке сырьевикам добровольно отрешиться от свободы личности, и склонить головы перед их вчерашними заложниками. Кому же такое понравится?

Торжество личной принадлежности всюду соединено с деиндустриализацией и сворачиванием прогресса, поэтому что вырождение энергичных богачей в паразитов ренты соответствует общемировым законам скопления энтропии.

В марксизме феодализм числился недоразвитым капитализмом, а я для вас скажу напротив: капитализм есть недоразвитый феодализм. Когда капитализм достигнет того, к чему он естественным образом стремится – он ляжет в латифундии, и уснёт там непробудным сном.

Это отражение зоологического инстинкта «экономности действий», согласно которому лично-сытое звериное становится неподвижным и сонным, дремлет, пока не оголодает. Нескончаемая сытость у звериных была бы равна их нескончаемой сонливости…

Капиталист «вертится» не поэтому, что весьма очень желает «вертеться», а поэтому, что у него по другому не выходит сохранить достояние в критериях его особенного, накалённого, переполнившегося мыслями развитого абстрактного разума, фабричного мира.

И мечта капиталиста не в том, чтоб вертеться ещё резвее, а в том, чтоб закончить эти гонки, обрести такую власть, которая дозволила бы в итоге ничего не созодать.

Если соц эталон цивилизации в том, чтоб создавать всё наиболее массивные, и сразу всё наиболее тонкие технические устройства, то соц эталон оголтелого капитализма – «выйти на пенсию с рождения». Человек работает не в качестве священной миссии, характерной религиозным фанатикам, а для того, чтоб в итоге не работать. Итоговым бездельничанием, возможностью незапятнанного паразитирования на обществе – фактически, и оценивается труд при капитализме. Чем ранее человек вышел на «пассивный доход», высвободил себя от всех обязательств – тем он считается умнее, деловитее и образцовее.

Для религиозных фанатиков творческий, изобретательский труд является формой молитвы (что типологически роднит пуритан и коммунистов), а внедрение новейшей техники выступает как высшая форма религиозного экстаза, «удобства» в его изначальном, протестантском смысле[1].

Торжество Разума – есть приближение к Богу, «обожение» — основная цель жизни верующего, и весь рационализм появился конкретно отсюда, вытеснив «сакральность» бредней обожравшихся мухоморами шаманов и обкуренных пифий оракула. «Работать – означает, молиться» — гласит представитель протестантской трудовой этики, и коммунист в этом пт (в отличие от почти всех остальных пт) с ним стопроцентно согласен.

Для светского капиталиста и его секуляризированного «высшего общества» труд есть удел лузеров, проклятие отверженных. Религия (включая коммунизм) разрывала фанатическим накалом связь человека с звериным инстинктом экономности действий (ленью, проще говоря). Атеизм восстанавливает эту связь. Сыт? Ляг и спи! Двигаться тяжело, двигаться больно, двигаться небезопасно. Бегают и прыгают лишь голодные, это не их вина, это их неудача.

В критериях свободы личности личность, формально, может избрать что угодно. Но – беря во внимание энтропию – выбирает, почаще всего, понижение активности. Не так, чтоб сходу лечь и не вставать, но равномерно: раз у меня свобода, то я буду активен всё наименее часто, всё наиболее эпизодично.

Для того, чтоб личность саму себя пинками поднимала с дивана – её необходимо раскалить в том либо ином фанатизме. А это – дело сложное, загадочное, и не про сейчас. Сами же видите…

+++

Какое отношение всё это имеет к сырьевикам? Самое прямое! В торговле сырьём «капитаны» имеют наивысшую прибыль при малых требованиях к профпригодности. Нефть качать либо лес пилить – тяжело лишь рабочим. А тому, кто посиживает над ними – легче лёгкого. Будь он директором авиационного завода – поверьте, он бы так не блаженствовал!

Свобода личности стремится к досугу.

И – подальше от труда.

Когда человек захватил власть, а «фанатизьму нет» — он начинает находить форму наибольших удобств при наименьшем напряжении. А эта форма и есть сырьевая торговля!

Цивилизация столкнулась с весьма небезопасными уравнениями угасания интереса и интеллектуальной деятельности.

Некогда пробуждённых фанатизмом.

И глохнущих без него.

Уравнения это такие:

Естественное, готовое благо = досугу.

Искусственное, рукотворное благо = труду.

Досуг = свободе личности.

Труд = несвободе.

Недозволено освободиться от нефтяной зависимости при помощи ветряков и простых ГЭС. Освобождение от «сырьевой привязи» — атомная энергетика, быть может, ещё энергия океанских приливов и отливов.

Неудача вся в том, что и атомная энергетика, и энергетика океанских приливов, и им подобные мега-технологии – категорически несовместимы с личной собственностью. Ну просто от слова «никак»! Кто таковой Бен Ладен? Миллиардер, другими словами личный собственник, инвестор. А ну как он купил бы АЭС с её атомными технологиями?!

Тяжело для себя представить огромные ЛЭП, идущие от приливных станций с берега через тыщи км вглубь материка, всю эту мегалитику – и в личных руках. Это уже совсем другой уровень людской общности и кооперации, система, в какой недопустим, смертельно небезопасен произвол, являющийся сущностью неограниченного личного владения.

Обобществление принадлежности было роковым образом предопределено разделением труда. Как появилось разделение труда, другими словами человек не стал создавать продукт в одиночку – сделалось ясно, что он не должен в одиночку обладать коллективно произведённым продуктом. Если делает огромное количество – то и обладает изготовленным огромное количество.

Из натурального хозяйства, классической экономики через разделение труда можно выйти лишь в социализм, либо в ад. Третьего выхода оттуда нет – поэтому что в режиме разделения труда труд перестаёт сам себя вознаграждать. Как человек не стал есть то, что сам же и вырастил, он вступает в место зависимости от сбыта, в каком недопустим произвол распределительных систем.

По другому все его трудовые деяния рискуют стать и ненадобными, и никчемными, вырождаются в бедное заискивание перед шантажистом, который за хоть какой объём труда платит сколько желает, и если захотит. И не имеет никаких беспристрастных, доказуемых систем оценки трудового вклада в создание коллективного по собственной природе продукта.

+++

Неважно какая беспристрастная шкала измерения – не только лишь труда, да и, к примеру, сыпучих товаров, ну и совершенно чего же угодно – через свою объективность (независимость от личного представления) исключает из себя свободу личности.

Если вы должны отсыпать кило гречки либо отлить литр керосина, то исправный устройство измерения не даст для вас предоставить больше либо меньше.

Другое дело, если у вас право отсыпать либо отлить «сколько желаю». Здесь вправду наблюдается ровная и тривиальная свобода личности: могу кило, могу два, а могу и ничего – зависимо от собственных личных симпатий, личного представления.

Это частично работало[2], пока распределитель сам полностью создавал то, что распределяет. Но когда распределитель произвольно раздаёт продукт, сделанный трудом тыщ производителей, причём распределяет его меж этими же самыми производителями — это уже не работает, через распределительный произвол создаёт соц «ад людоедов».

Люди поэтому так обожают спорт, что бегун либо боец добивается победы на ристалище по беспристрастной системе. Никто не пришёл бы глядеть состязания, на которых один бегун на байке, а иной закован в оковы. На что там глядеть – если победа предопределена? Спорт подчёркивает равенство способностей – лишь это и порождает азарт болельщиков.

Гласить о равенстве способностей земляного латифундиста и безземельных батраков – мягко говоря, забавно. Никакой беспристрастной оценки вклада в общее дело рынок не имеет, он весь выстроен на свободе воли верховных распределителей-узурпаторов.

Другими словами недозволено хоть какому придти на гарантированное рабочее пространство и, выполнив там трудовую норму, получить за неё установленное законом вознаграждение. Ничего нет: ни места, ни нормы, ни эталона вознаграждения! Тебя возьмут, если захочут, будешь созодать, сколько захочут, и заплатят для тебя, сколько захочут. Личная воля работодателя, тесновато сплетенная с шантажом (ну и террором!) – единственная «шкала» измерения вклада.

Чудилось бы: бесчинство, произвол! Тогда почему за это так держатся? Да поэтому что удаляя произвол различными беспристрастными шкалами оценки, килограммами и амперами, мы удаляем и свободу личности. А личность не желает терять собственной свободы. Она не желает, чтоб её поступки диктовались бездушным измерительным устройством, а не с её личной волей.

В битве за свободу личности человек отстаивает неограниченную личную собственность. А таковая личная собственность – есть власть, а не подчинение, господство, а не закон. Всякий институт цивилизации личная собственность из обязанности превращает в добровольность, в чём и проявляется свобода личности.

Негоциант Третьяков может выставлять приобретенные им картины в галерее, может даже подарить свою галерею народу. Но это только его личная воля, а не закон. Третьяков, если б ему пришла в голову таковая фантазия, как личный собственник, мог бы приобретенными картинами собственный камин топить! И был бы, исходя из убеждений буржуазного закона – в своём праве. Люди, которые смотрели превосходный кинофильм «Парк Юрского периода» — наверное направили внимание на подчёркнуто-трагическую зависимость учёных от капризов богатых спонсоров в каждой серии.

Копать либо не копать кости динозавров – не закон и не плановое хозяйство. Обеспеченный дурачина желает – роет, а не желает – сворачивает раскоп. Как в этом случае «свободу личности» скооперировать с рациональной наукой?

Система супер-производства, рождаемая высочайшими технологиями – сформировывает практически нескончаемую цепочку смежников, любой из которых должен впору создать свою часть дела. И если заартачится, начнёт дурачины валять хоть один из тыщи – то обездвиживает всю цепочку! Поэтому что смежники ведь зависимы друг от друга, как следует, в своём «кондоминиуме» они не могут быть личными собственниками (прибыль-ренту получать могут, но это другое, это не власть, а установленная выплата, схожая пенсионной).

+++

Население земли, в теории, может высвободить себя от власти Земли, осуществляя переход из биосферы в ноосферу. По итогам этого перехода человек из паразита земной поверхности перевоплотился бы в Созидателя геологического, а позже и галлактического масштаба, творца миров.

Интригующе?

Но есть же ещё и природа, анатомия паразита, сформированные под паразита.

Такой, к примеру, комплекс звериных инстинктов нашего подсознания. Всем же понятно, что он формировался не под умозрительного «конструктора галактик», а под паразита солнечной активности. И рассчитан его аппарат, если гласить языком технологическим, не под Творца, а под паразита!

Конфликт разума с подсознанием, отражающий конфликт религии с животностью, конфликт оптимального мышления с кричаще-иррациональными «опьяненными» проделками начального естества – приметен во всей людской истории.

Но не много того! С убыстрением прогресса этот конфликт обостряется, все формы перемирия меж оптимальным мышлением и иррациональными вожделениями подсознания рушатся, битва становится кровавой и бескомпромиссной.

На любой фуррор прогресса звериные инстинкты отвечают яростью, ненавистью, отторжением тканей, и усложняет дело то, что инстинкты бессловесны. Они лишь рычат и мычат, а понятно разъяснить, чего же они достигают – не могут. Оптимальный язык сверх междометий – не их стихия. Они старше слова, и не соображают слов.

+++

Задним разумом мы все крепки. Сейчас, на руинах цивилизации – я, кажется, начинаю осознавать, что случилось с русским человеком в 70-80-е годы (ну и ранее). Темпы прогресса к 1970-му году достигнули галлактических скоростей. Если ранее 10-ки поколений жили с одними и теми же техническими приспособлениями, успевая к ним привыкнуть, то в ХХ-м веке одно поколение пару раз меняло технические приспособления, не успевая к ним психологически привыкнуть.

Человеку на таковых скоростях сделалось весьма плохо. А почему плохо – он ни осознать, ни разъяснить не мог, поэтому что точили его изнутри бессловесные, звериные инстинкты!

Пытаясь как-то разъяснить своё духовное недомогание, человек начинал нести какую-то ахинею про «свободу, демократию», всю ту тухлятину перестроечных девизов, которую мы и доныне слышим от умственно-неразвитых граждан.

А хотелось-то человеку совсем не «неба в алмазах», не «кристальной чистоты», как он всем лгал, включая самого себя! Ему хотелось свинства, свалиться с разбегу рожой в грязюка, и «почувствовать паскудство, как блаженство».

По поводу собственных мотивов человек позднего СССР накалывал не только лишь остальных, да и самого себя.

Его на галлактических скоростях преобразования быта пучило инстинктами, его истязала «аллергия на прогресс», которая тем острее, чем выше скорость прогрессивных перемен. И в итоге человека вытошнило зелёной зловонной рвотой предельного первобытного скотства, когда в 90-е зверек в человеке с удовольствием покончил со всеми нормами, всеми правилами, объявил единственной моралью вседозволенность, а единственной формой разума – злость, нахрап.

Вся трепотня гуманистов о добре и правде выкрутилась таковыми стршными формами беспощадности и лживости, что жёстче и не придумаешь. Дорвались – и давай упоённо топтать всё наилучшее в человеке, накопленное за несколько 1000-летий цивилизации!

+++

Человек – не только лишь Зверек, и это, быть может, одно из почти всех доказательств бытия Божия. Человек содержит внутри себя замаранный и расколотый, но всё же образ Божий.

В итоге человек тяготится не только лишь попранием животных инстинктов, да и их торжеством.

Не постоянно и не всякий – но тяготится.

В 1-ые годы 90-х мы лицезрели лишь остервенелую звериную ненависть к цивилизации, к её наследству. Его не только лишь разворовывали с фанатизмом сектантов сатанинской секты, да и уничтожали часто без всякой личной выгоды, лишь ради наслаждения.

Год от года пиршество Зверька тяготило всё большее и большее количество трезвеющих людей.

Оказалось, что животность в чистом виде человеку так же чужда, как и лишний механицизм русской цивилизации. Нас тяготит быть роботами, да и животными нас тоже тяготит быть.

Мы всё больше желаем возвратиться к роли Творцов и Созидателей…

+++

Но для такового перехода нужно развивать Разум, а наука – тоталитарна. Наука не осознает, что такое свобода, имея один верный ответ, среднее решение – и огромное количество неправильных, несуразных.

Необходимость развития Разума – с которой, формально, как бы, никто не спорит – вступает в неодолимый конфликт с либерально-рыночными свободами. Если носиться с человечьими желаниями, как с писаной торбой – то нет места нуждам, необходимостям. Желание ведь иррационально: мне не охото идти на работу (либо в школу) – совсем не ради блага и перспективы всего населения земли, а просто не охото, и всё.

Средства плохи тем, что совсем иррациональны. Сиим они и неплохи (диалектика!). Если я претендую на диплом, то сдаю экзамен (ранее, до либералов, так было). А если я претендую совершить покупку – то ведь никто меня экзаменовать не будет! Торговцу необходимы мои средства – больше ему ничего моего не надо. Население земли так любит средства (и, к примеру, сословия, наследование) – конкретно поэтому, что их не требуется ничем личным подтверждать.

Когда молвят, что средства и свобода неразрывно соединены (а рыночники обожают о этом побеседовать) – то, естественно, да! Средства и свобода неразрывно соединены собственной иррациональностью, животностью, зоологической естественностью. В одичавшей природе самцы не постоянно дерутся: почаще драки они меряются размерами тела, длинноватой рогов, красотой гребня, эти знаки и выступают в одичавшей природе аналогом средств.

Свобода, как возможность созодать, чего же хочешь, что вздумается, что взбредёт в голову – непременно, мила. Ей противоборствует нудный институт цивилизации: чувство долга, ответственность, осознанная необходимость подходящего деяния.

Труд тем и различается от досуга, что не спрашивает тебя: хочешь ты его либо не хочешь. Он лишён той деликатности досуга, неважно какая из форм которого себя не навязывает. Крестьянин, сорвавший посевную, умрёт от голода, но при всем этом вечерами он может играться в домино, а может и не играться. Может идти на вечеринку, а может и не идти. Его досуговая свобода не грозит ему гибелью, не шантажирует его – как труд.

+++

Мир искусственных вещей попирает естество в человеке. И чем труднее искусство – тем поглубже его конфликт с естеством. При попытках потрафить естеству (таковых как либерализация, приватизация) – безизбежно происходит примитивизация и самого человека, и той среды, в какой он живёт.

Человек перестаёт служить – и начинает «оттягиваться», услаждаться, внутренне погружается в своё первобытное состояние. В мир желаний звериного – тёмный, смутный, неопределённый, переменный, и коротко-думный.

Может ли такое «опрощение» человека не сказываться на окружающей его среде? Естественно же, нет! Как машинку не стали обслуживать – машинка начала разваливаться.

Сам накопительный принцип цивилизации – арифметически связан с необходимостью отдавать больше, чем берёшь. По другому нереально ни скопление благ, ни скопление познаний. Человек, направленный на потребительство, свернёт в ничто и всё, что было до его употребления, и всё то, что обязано было быть (по плану) опосля него.

На самом деле, почаще всего в людской жизни приходится выбирать «из 2-ух зол наименьшее». И отказ от такового выбора приводит к торжеству самой худшей формы зла.

Рациональность – не червонец, чтоб всем нравиться.

В рациональности есть весьма много прохладного, расчётного и механического, что стращает и истязает живое существо, в особенности ту его часть, которая управляется слепыми инстинктами биоса.

Но это «наименьшее зло» по сопоставлению с тем, что делает с человеком торжествующая животная иррациональность, когда вооружённая ядерной ракетой мортышка гоняется за своими «банановыми» инстинктами, не удосуживаясь мыслить, планировать, заглядывать в будущее, понять причинно-следственные связи.

Желаете расскажу в 2-ух словах, чем различается инстинкт от Разума?

Инстинкт лицезреет в сыре лишь сыр. А Разум в состоянии высчитать причинно-следственные связи меж сыром и механизмом мышеловки. Никто не спорит, что сыр смачен. Но Разум осознает, что не всякий сыр можно дёргать, поэтому что осознает механику. А у инстинкта связи в голове обыкновенные: видишь сыр – дёргай для себя.

Потому и можно изловить мышь в мышеловку. И много раз. Мышь, даже если впервой выжила – не анализирует причинно-следственных связей.

Как, фактически, и энтузиасты майданов, для которых сыр – просто сыр, и ничего больше.

Не всё приятное полезно.

Не всё полезное приятно.

Но, чтоб это осознавать – необходимо владеть Разумом, конкретно через это разделение некогда и выведшим человека из звериного мира…

———————————————————————————-

[1] Здесь принципиально отметить, что представители английских сект «уютом» сначала называли совсем не бытовые удобства, как мы на данный момент, а особенное состояние удовлетворённости, благодати по итогам молитвы-медитации, радения.

[2] По сути, по большенному счёту, это НИКОГДА НЕ РАБОТАЛО, поэтому что даже полностью и стопроцентно одними руками выращенная кукуруза – всё же ставит вопросец: а откуда земля, на которой крестьянин её выращивал. Почему и кто эту землю предоставил ему, и сколько он должен тем, кому землю, в отличие от него, не предоставили? Южноамериканский крестьянин кажется себе праведником, но ведь всё, что он своим трудом выращивает – выращено на костях краснокожих, и т.п.

 

bumgames.ru
Добавить комментарий