Самый возможный сценарий — это борьба за маленькие и не особо принципиальные участки, чтоб можно было символически обозначить свою «победу» и сделать подходящий публичный фон. Но таковая стратегия смотрится идеально лишь в теории, а на практике, поднимая планку конфликта, бывает весьма тяжело тормознуть там, где охото.
С разрешения Столичного центра Карнеги публикуем материал кандидата исторических наук, ведущего научного сотрудника Центра евроатлантической сохранности Института интернациональных исследовательских работ МГИМО Сергея Маркедонова о том, с чем соединено новое обострение меж Арменией и Азербайджаном вокруг Нагорного Карабаха.
В Азербайджане и Армении уже издавна не напрягают себя излишней политкорректностью и именуют линию соприкосновения их сил в Нагорном Карабахе линией фронта. Но сегодняшнее военное обострение там выходит далековато за рамки обычного. Информационные сообщения молвят о сбитых вертолетах, беспилотниках, ракетных ударах.
Таковой быстрой эскалации военных действий там не было с апреля 2016 года. Довольно сказать, что и в Азербайджане, и в Армении, и в непризнанной Нагорно-Карабахской республике объявлено военное положение, чего же не было четыре года вспять. Не обстреливали и тогда Степанакерт.
Тем не наименее сегодняшние действия тяжело именовать полной нежданностью. Опосля обострения в июле, которое, вопреки обыкновению, вышло не на полосы соприкосновения, а на армяно-азербайджанской границе, осталось чувство, что вооруженное противоборство просто поставлено на паузу.
«Карабахский маятник», когда военные эскалации сменяются раундами переговоров, сейчас как как будто отдал сбой. В отличие от четырехдневной войны в апреле 2016 года, когда уже на 5-ый денек обострения ситуацию начали интенсивно возвращать в дипломатичное поле, сиим в летнюю пору такового не вышло.
Естественно, можно вспомянуть активность до этого всего русской дипломатии, направленную на то, чтоб минимизировать опасности от военной волнения на границе. Были задействованы контакты и по классической полосы МИДа, и каналы Минобороны. Усилия Рф получили фактическую поддержку со стороны Запада, и даже обе стороны конфликта восприняли посредничество Москвы в целом позитивно.
Но возобновления армяно-азербайджанских переговоров хотя бы на символическом уровне так и не вышло. Ссылки на коронавирус звучали не очень внушительно — в те же деньки эпидемия не мешала остальным забугорным контактам представителей Азербайджана и Армении. Хотя навряд ли их можно было разглядывать как усилия по возобновлению переговоров.
У сегодняшней масштабной эскалации есть и остальные индивидуальности. К примеру, усиление турецкой активности. Скоро опосля июльских столкновений на границе прошли совместные учения вооруженных сил Азербайджана и Турции. Представители Анкары стали интенсивно высказываться о неэффективности мирного процесса, а турецкий президент Эрдоган, выступая на 75-й Генассамблее ООН, и совсем именовал Армению основным препятствием для длительного мира на Южном Кавказе. Это еще не значит, что новейшую эскалацию спровоцировала Турция, но собственный вклад в ужесточение позиции Азербайджана на фоне застоя в переговорах она точно занесла.
Конфигурации в дипломатичной полосы Баку вправду оказались значительными. Во время июльской эскалации на границе ушел в отставку долголетний глава азербайджанского МИД Эльмар Мамедьяров. На замену ему пришел прошлый министр образования Джейхун Байрамов, не имеющий значимого дипломатичного опыта. Также усилилась аппаратная роль ассистента Ильхама Алиева по внешнеполитическим вопросцам Хикмета Гаджиева.
Но дело здесь не столько в новейших назначениях, сколько в уходе Мамедьярова. В крайние два года он был основным оптимистом относительно того, на какие уступки готово пойти новое армянское правительство Никола Пашиняна. Опосля того как власть в Армении сменилась в процессе бархатной революции 2018 года, в Баку возникли надежды, что новейший премьер Пашинян, не связанный с Карабахом и враждующий с «карабахским кланом» (существует ли он в действительности — отдельный вопросец), может отыскать какую-то новейшую линию в урегулировании долголетнего конфликта.
Справедливости ради, такие надежды возникли не только лишь у Мамедьярова — их делили почти все влиятельные специалисты и дипломаты на Западе. И даже снутри самой Армении оппоненты Пашиняна пробовали прилепить ему ярлычек «предателя государственных интересов за соросовские средства».
Но в реальности новейший глава армянского правительства занял почти во всем еще наиболее твердую позицию по Карабаху. Что стоят, к примеру, его требования, чтоб представители непризнанной Нагорно-Карабахской республики впрямую участвовали в переговорах. Либо его звучное заявление, что «Карабах — это Армения».
Такие деяния не могли привести ни к чему, не считая укрепления позиций ястребов в Баку. Опосля июльских столкновений на границе внешнеполитическая линия Азербайджана стала жестче. Тем наиболее что азербайджанскую сторону категорически не устраивает имеющийся статус-кво, где она ощущает себя проигравшей. Баку никогда не исключал, что может испытать решить делему территориальной целостности и военным методом.
Сегоднящая эскалация — это прямое следствие замораживания настоящего переговорного процесса. В армяно-азербайджанском конфликте не было таковых маленьких перерывов меж масштабными военными обострениями. Даже четырехдневной войне 2016 года предшествовало практически четыре месяца затишья. На данный момент мы лицезреем два пика противоборства: один на границе в 300 км от полосы соприкосновения, 2-ой — в самом Нагорном Карабахе.
Далее сценариев быть может несколько. Самый возможный – это борьба за маленькие и не особо принципиальные участки, чтоб можно было символически обозначить свою «победу» и сделать подходящий публичный фон. Но таковая стратегия смотрится идеально лишь в теории, а на практике, поднимая планку конфликта, бывает весьма тяжело тормознуть там, где охото. У оппонента на этот счет быть может совершенно другое мировоззрение, тогда и новейший виток противоборства неизбежен.
Вообщем, недозволено исключать, что эскалация — это часть подготовки к переговорам, которая нужна, чтоб подкрепить дипломатичные позиции силовым ресурсом и начать диалог с твердого давления на оппонента.
В любом случае, какая бы логика ни стояла за военным обострением, разумеется одно: значение фактора военной силы в процессе карабахского урегулирования наращивается с каждым деньком. Недостаток переговоров становится критичным. Если не поправить карабахский маятник в наиблежайшее время и не перевести его от военной к дипломатичной точке (пускай и с вероятным движением назад опосля), он может совсем сломаться. Тогда и перспектива возобновления очередной региональной войны закончит быть предметом одних только сценарных разработок профессионалов.
Столичный центр Карнеги