Англо-капитализм и теория цивилизации-2 — bumgames

С древнейших времён и примерно до XIII века Англия существует в качестве наиболее удалённой, и, казалось бы, бесперспективной периферии Европы. Это остров со скверным для Европы климатом, низкой био-продуктивностью угодий, глубокой провинциальностью во всём и сугубой вторичностью форм. Как и всякая периферия – остров исторически оказывается «прибежищем неудачников»: тех, кто не смог отвоевать себе места южнее и благоприятнее. Из всех европейцев англичане ведут борьбу с наиболее неблагоприятными условиями природы (что способствует закалке национального характера), и сталкиваются с наиболее жестокими по характеру агрессии завоеваниями.

Начало темы здесь

В XIII в. в Англии совершенствуется земледелие, расчистка леса и осушение болот привели к увеличению площади культивируемой земли и пастбищ. С увеличением спроса на английскую шерсть, особенно во Фландрии, а также в Италии, связано появление товарного овцеводства.

К концу XIII в. в Англии насчитывается уже около 280 городских поселений. Уже в конце XII— начале XIII в. развиваются довольно прочные внутренние экономические связи. В качестве важнейшего центра торговли выдвигается столица Англии Лондон.

Одна из важнейших особенностей экономического развития Англии в средние века — большая роль деревни в развитии внутренних связей, ранняя специализация сельскохозяйственных районов[1]. Появляются солидные объёмы внешней торговли, основу её вплоть до конца XIV в. составлял вывоз продуктов сельского хозяйства: шерсти, хлеба, кожи.

Феодальная вотчина, манор быстро теряет свою натурально-хозяйственную изолированность, активно втягивается в рыночные связи. Товарно-денежные отношения уже в XIII в. порождали в английской деревне новые явления, подрывавшие феодальную систему хозяйства.

Произошла коммутация ренты[2]. К концу XIII в. денежная рента уже преобладала в стране. Это не только освобождало крестьян от повседневного контроля феодала но и от любой заботы, помощи, поддержки со стороны властей, господ, государства. Английский простолюдин раньше других был приучен, что никому, кроме себя, он не нужен, и должен сам о себе позаботиться. И заботиться нужно только о себе. Английские феодалы активнее и раньше европейских стали применять труд наемных работников из числа многочисленных в Англии этого времени малоземельных крепостных и свободных крестьян (коттеров).

Шло расслоение свободного крестьянства: в их среде резко обозначились зажиточная крестьянская верхушка, которая по своему социальному положению примыкала к низшим слоям класса феодалов и являлась одним из резервов его пополнения, и основная масса мелких селян, настолько бедных, что они никак не могли пользоваться формальными (номинальными) привилегиями своего «свободного» статуса.

Тяжелый гнет, лежавший на основной массе английского крестьянства, углублялся по мере роста государственных налогов, которыми облагались и свободные крестьяне, и вилланы.

Сперва в коллективных выступлениях крестьян большую роль играла община, как и всюду в Европе – но она сохранялась только в виде крепостной общины. С отмиранием крепостничества (очень ранним в Англии) – отмирает и общинность, и представления об общественных интересах, общем деле. Каждый – одинокий волк, и только сам за себя – этот принцип в Англии усвоили впереди всей Европы.

Под воздействием товарно-денежных отношений различия, существовавшие со времен нормандского завоевания между крупными феодалами — баронами и мелкими — рыцарями, обострялись.

В XIII в. особенно интенсивно втягивались в товарно-денежные отношения рыцари. Английское рыцарство все более теряло характер военного сословия и превращалось в сельских хозяев. Этот слой феодалов на основе экономических интересов сближался с горожанами и с верхушкой свободного крестьянства.

Поэтому класс феодалов в целом не превратился в Англии в замкнутое сословие, подобно всем остальным странам. Каждый свободный собственник земли, каково бы ни было его происхождение, при наличии определенного годового дохода (в 20, а позднее в 40 фунтов) обязан был принять звание рыцаря и войти в состав дворянства. Это наполнило «благородное» сословие толпами проходимцев, разбойников, мошенников, торгашей и удачливых спекулянтов, по сути, перевернув все представления об этике служения, дававшей право зваться «благородными».

Уже в Средневековье в Англии – благородство – это капитал. С XIII в. растёт экономическая и социально-политическая роль английских городов. Большую роль в их экономической и политической жизни начинает играть купечество. Города становятся крупными центрами накопления богатств.

Центральная власть теряет свою независимость — король был вынужден подчиниться требованиям восставших баронов и 15 июня 1215 г. подписал так называемую Великую хартию вольностей.

Статьи Великой хартии вольностей (Magna Carta Libertatum) отражали исключительно интересы баронов и церковных феодалов. Для наблюдения над выполнением хартии, делавшей баронов неподсудными и неподконтрольными центральной власти, избирался комитет в составе 25 баронов, который в случае нарушения хартии королем мог начать против него войну.

Основной массе английского народа — вилланам — Великая хартия не дала никаких прав и лишь еще раз подчеркнула их полное бесправие в этом государстве. Речь шла об установлении баронской олигархии, которая – как олигархия денежных мешков – сохраняется в «английском мире» и по сей день.

Английский парламент окончательно сложился в правление Эдуарда I (1272—1307). Опираясь на парламент, денежная олигархия как при короле, так и при республике энергично проводила антикрестьянскую политику. Король Англии очень рано потерял основную функцию всякой реальной власти – распределительную. Деньги Англии больше не принадлежали королю Англии: его обязали договариваться с парламентом относительно финансовых потоков.

Эдуард I пытался иногда собирать налоги и повышать пошлины и без согласия парламента, но своими вымогательствами он вызвал недовольство рыцарства и горожан, которых поддержали и бароны. В 1297 г. под угрозой нового конфликта Эдуард I издал «Подтверждение хартии», официально утвердившее право парламента участвовать в установлении налогов.

+++

Так на отшибе Европы сформировалось общество, в котором власть меча сменилась властью монеты, «булат уступил злату». Этому способствовало островное положение Англии, её судьба «отрезанного ломтя» и грабительский, разбойничий характер множества сформировавших её иноземных завоеваний (самое известное из которых – норманнское, на века предопределило режим жёсткого апартеида). Сюда приходили не хозяйством заниматься, а как на охоту, преследуя не цели развития территории, а цели её расхищения.

Но, сформировавшись, Англия вернула внешнему миру эту традицию геополитического бандитизма и раннего колониализма. Она повела свои первые захватнические войны в Уэльсе, Шотландии и Ирландии

В 1282—1283 гг. Эдуарду I удалось завоевать и присоединить к Англии Уэльс. Земли уэльских феодалов он раздал своим баронам. Война против Шотландии окончилась в 1314 г. победой шотландцев, которым удалось на время отстоять себя.

В Ирландии англичане предпринимали дальнейшие попытки к расширению захваченной в XII в. территории. При этом король стремился подчинить своей власти пользовавшихся большой самостоятельностью английских баронов Пэйла, которые к этому времени в значительной степени смешались с местной клановой знатью и составили слой могущественной и сепаратистски настроенной англоирландской аристократии, отстаивавшей политическую автономию Пэйла.

С первых же шагов особого английского империализма, сделанного ещё во глубине средневековья, стало очевидно, что английские войны – это, прежде всего, коммерческие предприятия, и этим существенно отличаются от иных феодальных войн.

Феодальный монарх в условиях абсолютизма был чужд национальным вопросам, и стремился захватить как можно больше земель с подданными, мало заботясь о том, какая у них национальность. Едва ли отношение к угнетённым своей нации было у него в чём-то мягче, чем к другим. Вопросы национализма чужды Средневековью – но не Англии. Европейский монарх рассматривал свои земли, как свой домен, и если развивал их – то всех поровну, одинаково (яркий пример – Австро-Венгрия).

Но в Англии засела финансовая олигархия, которая чётко различала свою частную собственность от всякой иной, что пробудило очень ранний национализм и теории национально-расового превосходства в духе Гитлера. Колониальные захваты Англии должны были кормить не корону, а метрополию, они должны были стать кормом для финансовой олигархии, засевшей в Лондоне, и сосущей кровь из всего захваченного.

Сочетание интересов частных собственников и обильной парламентской демагогии о правах и свободах, о вольностях – лежало у истоков классической английской модели, действующей и сегодня.

В ней всё проблемное в обществе скидывать на периферию, экспортировать вовне, а всё перспективное и «вкусное» — сволачивать в центр, в метрополию, снижая тут уровень социальной напряжённости и наращивая возможности узкого круга «своих» за счёт разграбления чужих.

+++

Возвращаясь к теории цивилизации, отметим, что вопрос об энтропии носит в ней, как и в любой науке, важное значение. Цивилизация сталкивается с накоплением энтропии, и вынуждена отвечать на вопрос – куда её девать. Если у нас с вами нарастают проблемы коммуникации – то мы должны их либо решать, либо переадресовать кому-то, свалить их на чужие плечи.

Приведу простой пример: концентрация земли в одних руках. Допустим, есть 100 га земли, и 10 человек. Один прибрал к рукам всю землю, а другим что делать? Есть путь преодоления энтропии: то есть перераспределение земли по трудовой норме. Но есть путь переадресации, сбрасывания проблемы во внешний мир. В новейшей истории этот путь называется «фашизмом» и «колониализмом», но возник он ещё в древности.

Если у тебя много безземельных соотечественников не знают, что им делать и покушаются на твою «священную собственность» — направь их в качестве вооружённой банды завоёвывать земли «третьих лиц». Они там, согнав с земель индейцев или индусов, наберут себе по сколько-то гектаров земли, и твои 100 га останутся неприкосновенными!

Возникает иллюзия, что и волки сыты, и овцы целы. Но этого власти добиваются путём превращения овец в волков.

Энтропия в рамках цивилизации – как мусор (тоже большая проблема цивилизованных городов). Если мусор негде сваливать, подальше от себя, то его придётся перерабатывать, чтобы не задохнуться в нём. Но это и долго, и трудно, и дорого, и сложно. Так что если есть местечко подальше, куда можно вывезти и свалить отходы бурной жизнедеятельности, то люди обычно предпочитают идти этим путём.

Вроде как и мусор «исчез» и с переработкой возиться не нужно.

Сбагривать энтропию во внешний мир, видеть решение своих внутренних проблем в создании проблем другим народам – очень важная, и рано сформировавшаяся особенность англокапитализма. Колониализм повышает уровень жизни привилегированных групп, снимает внутренние социальные противоречия в этих привилегированных группах, путём полного «оглушения» периферии даёт этим привилегированным группам монополию на развитие.

Всё позитивное, перспективное – переходит в центр системы, а всё негативное, тяжкое и безобразное – концентрируется на её перифериях по принципу «вывоза мусора на далёкие свалки». Колониализм забирает у периферии не только материальные блага, осуществляя разностороннее и многоуровневое перераспределение стоимостей труда и ресурсов, но и духовные блага. Колониализм, забирая самых талантливых и толковых в свои «центры развития» — проводит на периферии «антиотбор», «отрицательную селекцию». В итоге у туземцев там нет не только возможностей и желания учиться (под гнётом проблем они слишком усталые и измотанные), но, через какое-то время – даже и способности учиться.

Если вначале колониализм обгоняет периферию в чём-то и на время, то далее он уже обгоняет колонию «во всём и навсегда».

+++

Живая природа знает три типа питания: синтез света, хищность и паразитизм. Путь человеческой цивилизации, которая называет «светом» учение (а неученье-тьма), разумеется, в идеальном состоянии – синтез света. Человек с помощью разума учится преодолевать свои проблемы, никого при этом не насилуя и не нагибая.

Например: я не хочу заниматься чёрным и грязным трудом, и я придумал машину, которая механизирует этот труд. Честь мне и хвала, я синтезировал из просвещения решение проблемы!

Но ведь это не единственное решение проблемы чёрного и грязного труда или безденежья. А что, если переадресовать грязный труд бесправным рабам, а отсутствие денег восполнить грабежом, мошенничеством? То есть прибегнуть к хищному или паразитическому типу питания, известным природе ничуть не меньше, чем синтез света?

Поскольку мы привыкли смотреть на Вселенную британскими очками, глазами британских учёных и мыслителей, в современном эволюционизме синтезаторы света считаются «низшими и наиболее примитивными» организмами. Выше по трофической цепи находятся хищники, а самые высшие в ней – паразиты. Хищник грабит чужое с приложением усилий, трудно, паразит – без приложения усилий, легко.

Этот взгляд свойственен господствующему ныне учению бездумного и слепого эволюционизма. Все всех жрут – и из этого якобы образуется «прогресс» (правда, непонятно, прогресс чего и в какую сторону).

+++

Прежде, чем рассмотреть дальнейшую судьбу англо-капитализма, вернёмся снова к общим вопросам теории цивилизации.

В животном мире, который мы берём как отправную точку, отсутствует придирчивость к будущему. Животные исходят из эволюционистских тавтологий – «кто выживет, тот и выживет», «что будет – то и будет», «сила всегда победит – а если нет, то она не сила», и т.п. Это неоднократно приводило животных к массовым вымираниям, о которых животные не думают ни «до», ни «после».

Но цивилизованного человека, прошедшего процесс сакрализации мышления, не устраивает любое будущее, какое попало и какое бы ни было. То, что обязательно что-то будет — не вопрос. Понятно сразу: что-нибудь да будет. Весь вопрос в том, что человеку нужно именно определённое будущее, которое он сам для себя планирует, конструирует, и приводит в соответствие со своими сакральными идеалами.

Человечество не движется по кругу, от рождения до смерти; человечество восходит по ступеням, от поколения к поколению. Ему нужно, чтобы грядущим становилось им задуманное, а не случайное.

Поэтому у человека есть представление о справедливости, которого, разумеется, у животных нет и быть не может. Животное не может думать о справедливости, ни когда само пожирает, ни когда его пожирают. Человек же – иное.

Но при становлении понятия о справедливости – оно расщепилось на два определения.

1) Справедливость участия – когда блага распределяемы даже если не поровну, но в определённой доле каждому.

2) Справедливость конкурсная: победитель получает всё. Проигравшие – ничего.

Понятно, что второй (английский) вариант – всего лишь попытка изложить всё тот же зоологический эволюционизм языком социализации. По сути, речь идёт о том же самом «естественном отборе» в «борьбе за существование», с той оговоркой, что в условиях инфраструктуры цивилизации он становится иногда «искусственным отбором».

Это и сделало англоязычное пространство бастионом капитализма, по аналогии с тем, что русскоязычное стало бастионом социализма.

Конкурсная процедура, отменяющая принцип вознаграждения за участие (победителям – всё, проигравшим – ничего) имеет ряд сильных сторон, позволяющих ей соперничать с этикой единства человеческого рода, единства всех перед законом, а в ряде случаев (как в 80-90-е) даже побеждать.

Конкурс, как принцип организации жизни, позволяет:

1) Максимально нарастить прибыль победителей (она была бы значительно меньше, если всем проигравшим вычесть из неё «утешительные призы»).

2) Максимально развивать бойцовские качества, бороться за успех на полную выкладку, предельно ожесточённо – в буквальном смысле, под угрозой смерти.

3) Развивает в человеке гибкость, мобильность, отзывчивость на вызовы времени, повышенное приспособленчество, снимает абстрактные моральные терзания и отвлечённые вопросы. Только вперёд, до конца, до победы – или до смерти.

Человек, выросший в «этике конкурса» («победитель получает всё») – агрессивен, энергичен, деловит, лучше мотивирован для боя (конкуренции). Он, жёстче (менее сентиментален), требовательнее к себе и своим соратникам. Наиболее завершённую версию «этика конкурса» нашла именно в англоязычном пуританизме.

Такой человек, по натуре своей победитель (он ставит жизнь на кон), и совершенно чужд принципу «закон един для всех». Он живёт иным принципом: «кто что себе отвоевал, выгрыз – то и есть закон». Даже в английском профсоюзном движении преобладает убеждение, что не государство и общество должны извне прийти на помощь угнетённым, а сами угнетённые – в борьбе вырвать себе уступки. Это знаменитая альтернатива социализму из Англии – т.н. «тред-юнионизм».

Суть в том, что «человек свободен» (начиная с Великой Хартии Вольностей), и если он по каким-то причинам не сопротивляется обидам, унижениям, обделённости, отказывается драться на ринге за свои права – «это его выбор и его право». Никакие «народные заступники», столь популярные в русской традиции, соваться в отношения между двумя людьми «третьей силой» не должны. На практике, разумеется, эта «свобода» лишь увековечивает господство Силы над Слабостью, террор и шантаж работодателей и кредиторов.

Победа в конкурсе, отнимающая весь призовой фонд у участников в пользу единственного победителя (или нескольких) — фундаментально, на самом базовом уровне отрицает ценность труда как факта. Если делал, но не сделал – то не важно, что делал, всё равно, что не делал ничего.

Классическая теория справедливости, основанная на принципе равенства людей перед законом – предусматривает равное вознаграждение за равные объёмы труда.

В ней – не взирая на лица (недаром у Фемиды повязка на глазах!) прежде всего учитываются физические объёмы труда, объективное измерение нагрузки, сопоставимость прав и обязанностей, приятного и неприятного, математическая система измерений в реальных величинах при оплате труда.

Чтобы стало понятнее – приведу бытовой пример. Некто подметал двор. Не важно, Петя это был или Вася, важен только объём подметённой площади. 1 единица труда = 1 единице оплате, хоть для Пети, хоть для Васи, чужой ли он нам человек, или сын родной. Так работает принцип единства всех перед законом.

Очевидно, что при капитализме с его «договорным» произволом в оплате он не работает. Вася, как близкий человек – получит больше за меньший объём труда. Петя, как чужой – меньше за больший труд. Или вообще ничего. Ему скажут – «тебя не звали, тебя никто не просил».

Симпатии к работнику могут повышать оплату его труда (как это происходит в странах Запада с согражданами). Напротив, шантаж может снижать оплату труда до крайнего минимума (как делают страны Запада, перенося производство в страны третьего мира).

Ценность труда самого по себе, как производимой работы – близка к нолю, потому что людей заставляют соглашаться на любые условия труда и оплаты, шантажируя их безработицей, под угрозой голодной смерти. Неважно, что ты делаешь, а важно – каков твой статус (права) в иерархии системы.

На этом выстроен весь англо-капитализм, и его вершину составляют те, кто получают больше всех, и не делают при этом совсем ничего. То есть рантье, права которых в покорном обществе расширяются почти до бесконечности, обязанности же перед обществом – близки к нолю.

Так возникает характерная черта англо-капитализма, проникающая повсюду, где пытаются реформировать экономику в его стиле и духе: статусная оплата, назначение богатыми и нищими независимо от объективных систем измерения трудозатрат. Не важно ни твоё желание, ни твоё умение работать, важно лишь – куда тебя согласны взять, трудоустроить.

Есть у тебя высокий статус (присвоенный хозяином) – получаешь много, даже если ничего не делаешь. Нет — получаешь мало, что бы ни делал и как бы ни старался.

Проще говоря: за что платят? За участие или за господство в процессах извлечения прибыли?

Англо-капитализм отвечает на это однозначно: разумеется, и только, за господство. Для материалиста и эволюциониста вопрос на этом закрыт. Ибо в их картине мира ничто не может противодействовать полноте произвола победителя. Если что-то может ему противодействовать – значит, он не победитель. А победитель тот, кто сумел ему эффективно противодействовать.

Какими средствами достигнута победа в конкурентной схватке – неважно. Она для эволюциониста представляет сама по себе абсолютное доказательство правоты победителя в любом его поступке. Это и объясняет потрясающий правовой и моральный нигилизм, с которым действуют в мире Англия и дочерние от неё США. С их точки зрения, «международное право» — это их произвол.

Какой ещё может быть закон – если мы и есть закон? – недоумевают они, в очередной раз, на глазах всей планеты, и без стеснений, прибегая к «двойным стандартам».

Для существования представлений о каком-либо законе, существующем независимо от произвола самых сильных – необходим процесс сакрализации психики человека, разведение «правильного и неправильного» от «сильного и бессильного». Только в рамках религиозной психики побеждённый может быть прав, несмотря на то, что побеждён (распят). А победитель – может быть не прав – хотя он и торжествует победу.

В рамках слепого и бездумного эволюционизма (смягчённой версией которого в средние века выступил кальвинизм) – побеждённый быть прав ни в чём не может, и это доказывается победой над ним.

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ

——————————————————————

[1] Одних на производстве хлеба (Южная, Центральная и Восточная Англия), других — на производстве мясо-молочных продуктов и шерсти (Западная, Северо-Западная и Северо-Восточная Англия).

[2] Т.е. постепенная замена натуральных форм феодальной ренты денежной рентой.

bumgames.ru
Добавить комментарий